Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера - Майкл Дж. Салливан

– Я должен помочь Ройсу найти Виллара, – сказал Адриан. – А тебе следует остаться здесь. Это самое безопасное место. Понимаю, ты хочешь отправиться в город на пир, но это не самая лучшая идея. Мы вернемся, когда отыщем Виллара. И проводим тебя в город.

– А если вы не придете, мне сидеть тут и голодать? Или блуждать по лесу, пока не умру от холода?

– Мы вернемся, обещаю. Но если тебе от этого станет легче, город – в той стороне. – Адриан показал на дверь. – Просто иди вниз – и попадешь прямо в Рошель. Только не уходи, пока мы не вернемся.

– Почему?

– Это может быть опасно.

Герцогиня усмехнулась:

– Я не какая-нибудь изнеженная девица. Я в состоянии спуститься с холма в город.

Адриан выглянул наружу. Теперь мне ни за что не догнать Ройса. Я даже не знаю, в какую сторону он побежал.

– Послушай, я теряю драгоценное время. Тебе придется поверить мне. Если Виллар сбежит, а мы его не найдем, он сотворит чудовище, и тогда…

Дженни Уинтер моргнула. Адриан увидел на ее лице смятение.

– Оно называется голем, чудовище, сделанное из камня. – Даже ему самому подобное объяснение показалось абсурдным. – Виллар уже сотворил одно. Если сделает снова, то убьет всех, кто собрался на пиру. Поэтому не нужно туда ходить, понимаешь?

Герцогиня прижала ладонь ко рту.

– Лео, – прошептала она, и ее взгляд метнулся к двери.

– Я понимаю, что ты беспокоишься, но помочь ты ничем не можешь. Тебе лучше остаться здесь. Никуда не уходи. Будь осторожна.

И Адриан побежал вслед за Ройсом и Вилларом.

Просидев более двух недель в маленькой клетушке почти без еды, Дженни совсем ослабела. Стоило Адриану уйти, как она помчалась в город – и вскоре уже обливалась потом и ловила ртом воздух. Кровь стучала в голове, грудь пылала, а ведь она пробежала всего пятьдесят футов. Дженни трижды споткнулась и дважды чуть не упала.

Бегите, ноги! Бегите!

Она не отрывала глаз от земли перед собой.

Не падай. Не падай. Не падай. Камень! Не падай. Не падай. Дерево!

Дженни ковыляла все дальше, едва замечая размытые зелено-коричневые пятна и тепло яркого солнца, гревшего кожу, которого не ощущала много дней. Тепло было приятным, но заставляло потеть. К тому времени как она добралась до мостовой, Дженни взмокла, пот заливал ей глаза.

Она покинула леса и поля и оказалась в руинах Трущоб. Ей уже доводилось видеть это место, но только из окна экипажа и лишь часть заброшенного квартала, примыкавшего к Новому Гур Эму возле гавани. Выбравшись из леса, Дженни попала в разрушенное сердце этого забытого уголка королевства. Трава пробилась между камнями мостовой, выросла на порогах зданий. Прошлогодние листья лежали в углах, куда их загнал ветер. Старые дома с выбитыми окнами и дверями казались пустыми, мертвыми. Многие лишились стен. Плуги и сломанные колеса ржавели на улице и во дворах. Несмотря на запустение, Дженни заметила желтые и пурпурные цветы, которые цвели повсюду, даже на крышах. Она любила цветы, и это зрелище растрогало ее почти до слез.

Я жива.

Дженни обнаружила, что не может надышаться, словно ей не хватало воздуха. От усилий у нее разболелась грудь. Кровь прилила к лицу, оно пылало и распухло, а сердце продолжало колотиться. С каких это пор бег превратился в проблему? Когда Дженни была моложе и намного стройнее, она постоянно бегала. И ее голова не казалась пробкой в бутылке с игристым вином, которую встряхнули.

Когда это изменилось?

Ответ пришел быстро, в виде другого вопроса. Когда я в последний раз бегала? Когда была ребенком. Когда была стройной. А теперь я… Неудивительно, что Лео меня не любит. Кто сможет такую полюбить?

Ей следовало возненавидеть Лео, но сейчас она больше всего на свете хотела увидеть его лицо и убедиться, что он в безопасности. Дженни помнила только, как они смеялись вместе. С ним было так спокойно, он никогда не заставлял ее ощущать себя уродливой или неуклюжей, не причинял ей вреда и не унижал. Даже отец Дженни имел привычку опошлять, недооценивать чувства дочери. А Лео действительно слушал – или ловко притворялся. Никогда не говорил жене «нет». Не пытался приструнить или одернуть. Вспоминая об этом, Дженни размышляла, не был ли его отказ защитить ее от насмешек знаком уважения, уверенности, что она сама справится, а не свидетельством равнодушия. И они часто сходились во мнениях; порой ей казалось, будто они – единое целое.

Дженни замедлила шаг. Она выбралась из Трущоб и находилась где-то между Литтлтоном и Новым Гур Эмом. Это был торговый и деловой район, где было много складов и мастерских… и на удивление мало людей.

Все на празднике.

Лео, конечно же, там, сидит рядом с епископом, пытается произвести на Тайнуэлла впечатление и склонить чашу весов в свою сторону. Если меня не будет, сбросят ли его со счетов? Выберут ли кого-то другого?

Марибор свидетель, какое я ничтожество. Какая разница, кто наденет корону? Я едва не умерла, но осталась жива! Я свободна, я замужем за герцогом и живу в роскошном поместье! На что мне жаловаться? Ну и пусть он не любит меня. Я люблю его – и буду любить.

* * *

Епископ Освал Тайнуэлл стоял за многочисленными стеклянными панелями, из которых состояло гигантское окно-розетка над парадными дверями Гром-галимуса. С высоты восьмого этажа открывался великолепный вид на площадь. Танцы закончились, и веревочное ограждение сняли. Все расселись за двадцатью столами, расставленными четырьмя рядами вокруг статуи Новрона. Освал подивился точности расстановки. Только он мог ее оценить. Четвертый ряд справа был немного скошен, и это действовало епископу на нервы, почему – он сам не понимал. С высоты праздничные столы казались крошечными, хотя Освал знал, что за каждым сидели двенадцать человек, то есть более двухсот аристократов. Ему они казались цветными точками, ярко-синими пятнышками.

Остальные жители города, а также толпы гостей, были вынуждены остаться за веревочными барьерами, ограждавшими площадь. Те, кто недавно пел и танцевал на мостовой перед собором, превратились в потных свидетелей важного события, которое, как они ожидали, вскоре свершится перед ними.

Событие определенно будет знаковым и достойным созерцания – только издали.

Здесь собрались не все. Многие мелкие аристократы и затворники монастырей не приехали. Также отсутствовали пожилые незамужние женщины. Пригласить их было бы странно, даже подозрительно. Монахи и старые девы Освала не волновали. Никто из них не мог считаться серьезным претендентом на трон.

Освала тревожил факт, что уже выносили еду – а до сих пор ничего не произошло. Если слуги начнут снимать крышки с блюд – раскладывать пищу в его отсутствие, – это будет поводом для беспокойства. Головы уже поворачивались к дверям Гром-галимуса. Все ждали его появления. Ждали, что он произнесет речь и объявит нового короля Альбурна – или хотя бы объяснит процедуру выборов.