Последний рыцарь короля - Нина Линдт

Все были поражены решением короля, некоторое время в зале с высокими каменными сводами, где голос короля звучал так внушительно, царило гробовое молчание. И тут Жан Фуанон, чей брат оставался в плену в Каире, заплакал, глубоко выдохнув, словно с его плеч свалилась тяжелая ноша. Все это время он не смел подать голоса, ожидая, пока король примет решение. Подойдя к королю, он опустился перед ним на колени и произнес:

– Сир, всей душой благодарю вас за это решение. Я клянусь, что буду с вами до последнего своего вздоха, до последней капли крови, вы можете распоряжаться мною, как вам будет угодно, о средствах не беспокойтесь, я не возьму у вас ни одного золотого. Вы дали мне много больше, вы дарите мне надежду…

Король же обращал свой взор на братьев, ожидая их решения. Альфонс Пуатьерский и Карл Анжуйский переглянулись и подошли к Людовику.

– Сир, – начал Альфонс Пуатьерский, – я должен ехать.

– Я тоже, – подхватил Карл. – Но мы, конечно, вернемся, если возникнет необходимость.

Людовик горько усмехнулся. Ничего другого он не ожидал, он знал, что его братья выступают за отъезд, и, если он предоставит им свободу действий, они покинут его. Также он знал, что Роберт Артуасский, его любимый брат, несмотря на все свои недостатки и непослушание, не бросил бы его здесь. Никогда бы не бросил.

– Воля ваша, – с грустью ответил Людовик.

Многие рыцари решили покинуть Святую землю и вернуться в свои владения, но основная часть крестоносцев осталась. Спустя пять дней после последнего совета Акра провожала братьев короля и баронов, уезжавших во Францию. Они увозили с собой письма к родным и близким, письма короля королеве-матери, а также призыв Людовика к рыцарям Франции, в котором он объяснял, почему остался на Святой земле, и просил их присоединиться к нему.

«Смелее, воины Христовы! Вооружайтесь и будьте готовы отомстить за свои обиды и тяжкие оскорбления. Последуйте примеру ваших предков, кои отличались от прочих народов своей набожностью, искренней верой и наполняли слухами о своих прекрасных деяниях мир. Мы опередили вас, поступив на службу к Господу; поспешите же присоединиться к нам».

Людовик ІХ еще не знал о том, что во Франции общественное горе и шок по поводу пленения и поражения короля вылилось в восстание.

В дни, когда сомнение и разочарование правит народом, обязательно появляется человек, способный извлечь из этого пользу. Таким человеком оказался некий Жак, бывший монах цистерианец и расстрига, который знал немецкий, французский и латинский языки. Жак принялся проповедовать новый крестовый поход. Он был красноречив, внешний вид его внушал уважение, его считали Божьим человеком, а те, кто был с ним, прославляли его воздержание. Жак со своими последователями проповедовал простому деревенскому люду, который бросал все, чтобы идти за ним. Вскоре это движение получило название крестового похода пастушков.

Жак говорил, что с их помощью Богу угодно освободить короля и Палестину, утверждал, что проповедует от имени Пречистой Девы, и всегда держал сжатой руку, как бы для того, чтобы сдержать приказ, данный ею. Последователи Жака шли отрядами по сто и тысяча человек, с капитанами во главе. Говорили, что Жак творил чудеса, умножая хлеба и мясо. Жак внушал, что богатые и знатные люди не могут спасти Палестину, потому что Христос гнушается их помощью, что только крестьяне и пастухи могут освободить Святую землю. Даже королева Бланка сначала покровительствовала собраниям поселян, надеясь, что они доставят помощь Людовику IX и христианам Востока, впоследствии она каялась в этом на смертном одре. Но ее можно было понять: горячо любимый сын был в беде, Франция была в беде, любая надежда на спасение увлекала, она шла на все, чтобы организовать хоть какую-нибудь поддержку походу.

Но вскоре к беднякам присоединились воры, убийцы, колдуньи, проститутки, начались беспорядки. Тридцать тысяч пастушков были с почестями приняты в Амьене, после чего их отряд еще больше увеличился. Почувствовав всю полноту власти и силу, предводители движения принялись разрешать разводы, заключать браки, исповедовать и давать отпущение грехов, благословлять воду, как епископы, опуская и вынимая крест. Миряне проповедовали сами и шли наперекор церковным властям, а если им кто-то противоречил, они применяли силу, так как были вооружены. Представители правосудия не осмеливались вмешиваться, клирики попытались было воспрепятствовать притоку населения в ряды пастушков, но предводители отрядов восстанавливали против них народ, и в деревнях начали убивать священников. Особенно пастушки преследовали монахов, которые более всех осуждали их, и избивали их прилюдно, к великой радости толпы. Дикие толпы, почувствовавшие свою силу, двинулись на Париж.

В Париже Жак проповедовал в церкви Сент-Эсташ в облачении епископа, а на ступенях у входа в это время истекали кровью убитые по его приказанию клирики, которые пытались остановить его. Власти перекрыли мосты, чтобы пастушки не добрались до Сорбонны и не начали проповедовать в университете, смущая умы студентов. Отряды беспрепятственно покинули Париж и рассеялись по округе, нападая на деревни и даже города, убивая всех, кто им сопротивлялся.

Тогда королева поняла, что пастушки не собираются выступать в поход и принимать крест. Их объявили отлученными от церкви, а миряне, видя, что им тоже грозит опасность, наконец приняли меры для защиты. В народе начали поговаривать, что Жак пообещал выдать Египетскому султану на расправу большую часть христиан, чтобы Франция обезлюдела. Кончилось все тем, что народ, который Жак сначала обольстил и увлек под свои знамена, обратился против него. Магистр Жак вместе со своими сотоварищами был убит, и многие из тех, кто примкнул к нему с благими намерениями, дабы искупить свои прегрешения, действительно отправились в Палестину на помощь королю.

Бланка Кастильская управляла жестко, но справедливо. Когда капитул собора Парижской Богоматери приказал заключить в темницу крестьян из одной деревни, которые не смогли уплатить подати, и начал морить их голодом, королева, прослышав об этом, велела освободить людей. Капитул с вызовом бросил в лицо королеве, что это его люди, и он смеет управлять ими, как хочет, и тут же велел схватить жен и детей заключенных, которых поместили в ту же темницу. Многие из этих несчастных скончались.

Тогда королева отдала приказ рыцарям и горожанам Парижа взяться за оружие. Во главе вооруженного отряда, одетая в черное, королева явилась перед воротами капитульной тюрьмы. Люди колебались, нерешительно топчась на месте, ведь пойти против представителей церкви им казалось преступлением и грехом. Бланка посмотрела на лица своих рыцарей и усмехнулась. Старость лишила ее былой статности и силы, посеребрила черные волосы, стерла с лица красоту. Но старость и время не смогли лишить ее главного – решительности и страстности. Она схватила свой посох, на который опиралась, и первой ударила по воротам. Тюрьма была захвачена, заключенных освободили, королева арестовала казну капитула и заставила его освободить крестьян от ежегодной подати.

Такой была мать Людовика ІХ, и он знал, что мог на нее рассчитывать во всем, и не страшился оставаться в Палестине, ибо верил в то, что она сможет управлять Францией. Король не учел только одного – материнское сердце королевы обливалось кровью при мысли о страданиях сына на чужбине. Она все время ждала его, когда же Альфонс Пуатьерский и Карл Анжуйский, прибывшие с Востока, рассказали о решении короля остаться, сердце королевы не выдержало. Она умерла в Париже, одетая, по собственному желанию, в монашескую рясу, лежа на постели из соломы. Сыновья отнесли ее на троне в аббатство Мобюиссон, где она и была погребена.