Так было. Размышления о минувшем - Анастас Микоян

Я, выразив признательность за шаг вперед, сказал, что лично принять предложение британской стороны не могу, однако переданное г-ном Вильсоном решение британского правительства сообщу советскому правительству. Вильсон тут же напомнил, что британская сторона ожидает, что советская сторона найдет возможным увеличить количество зерна. «Одной из черт г-на Вильсона, – шутя сказал я, – является характерное для всех британцев упрямство».

Вильсон возразил, что ему, наоборот, кажется, что он «проявляет исключительную уступчивость и гибкость».

Однако шутки шутками, а переговоры наши принимали явно затяжной характер, а в части основного финансового вопроса они просто зашли в тупик. Поэтому, чтобы выйти из этого тупика и достигнуть соглашения, мной на следующей нашей встрече, 12 июля, было сделано компромиссное предложение, которое я, конечно, согласовал со Сталиным. Разногласия, как известно, сказал я, касаются пролонгации срока погашения предоставленных ссуд на сумму 38 млн фунтов стерлингов. Советская сторона желает продлить срок погашения этих ссуд на 15 лет, а британская сторона хочет оставить прежние сроки погашения этой суммы.

Поэтому, продолжал я, предлагается как компромисс срок погашения половины указанной суммы продлить на 15 лет, а срок погашения другой половины этой суммы оставить прежним.

Вильсон явно обрадовался и сказал, что находит мое предложение «гениальным», но британское правительство не может пойти на какие-либо изменения в сроке погашения предоставленных ссуд. Он добавил, что «нельзя считать компромиссом, когда одна сторона сделала уступку наполовину, а другая сторона – только на четверть».

Беседа наша затянулась, и в результате мы констатировали, что «переговоры по финансовому вопросу зашли в тупик».

После этой беседы Вильсон вновь прибегнул к своему излюбленному приему: он написал мне письмо, в котором повторил все то, что им уже было сказано на встрече 12 июля, и, кроме того, внес разумное предложение: «пока сторонами рассматривается финансовый вопрос, продолжить обсуждение других вопросов».

При создавшейся ситуации я понимал, что обсуждение финансового вопроса придется отложить до получения ответа из Лондона на наше предложение о компромиссе, но все же счел нужным еще раз заявить Вильсону о том, что он должен знать, что изложенное 12 июля компромиссное предложение является окончательным.

В последующих наших встречах (15, 16, 19 и 21 июля) обсуждались вопросы торгового соглашения. Основным спорным вопросом на них оказался вопрос о цене на зерно. Предлагаемая Вильсоном цена 88 долларов за тонну была для нас совершенно неприемлема. Мы хотели получать 107 долларов за тонну.

На беседе 21 июля вопрос этот достиг наибольшего накала. Когда, отвечая Вильсону, я подтвердил, что названная мной цена является окончательной, Вильсон, после некоторого колебания, поднялся и, заявив, что он «сожалеет, что так получается», простился и ушел.

Я уже достаточно хорошо изучил Вильсона и не сомневался в том, что он через некоторое время опять проявит инициативу о следующей нашей встрече. И вновь не ошибся.

23 июля Вильсон попросил встретиться без экспертов с тем, чтобы, как он выразился, «свободно поговорить о создавшемся в переговорах положении и посмотреть, есть ли возможность найти какую-либо базу для выхода из тупика, возникшего на беседе в понедельник, 21 июля, из-за разногласий по вопросу о цене на пшеницу». Я сказал, что готов немного снизить цену, и назвал 103 доллара за тонну. Вильсон со своей стороны поднял цену до 92 долларов, затем до 96 долларов, но и с ней я не согласился.

Получилось так, что в этот день, 23 июля, самолет за Вильсоном уже прилетел в Москву. Вильсон, правда, объяснил, что присылка самолета не связана с тупиком, возникшим на встрече в понедельник. Однако он должен вылететь в Лондон.

На следующий день, 24 июля, мы встречались трижды. Последняя беседа проходила с 12 до 1 часа 25 июля. Вильсон проинформировал меня, что им получена телеграмма из Лондона, указывающая на то, что при создавшейся ситуации «нет ни малейших перспектив на соглашение, если цена на пшеницу, названная г-ном Микояном, не будет снижена до 96 долларов».

Далее в телеграмме говорилось, что «финансовые уступки по Соглашению 1941 г., на которые Британское правительство уже дало согласие пойти ради заключения общего торгового соглашения, снимаются и обязательства по Соглашению от 1941 г. остаются в силе».

Выслушав это, я заявил, что условия кредита по Соглашению 1941 г. не останутся в силе, «их изменит сама жизнь», что настаиваю на своем компромиссном предложении и подтверждаю это сейчас. «Если Британская сторона не согласна принять наше справедливое предложение, – сказал я, – это ее дело. Приходится только сожалеть».

Так закончился второй раунд наших переговоров. Английская делегация отбыла в Лондон. Наступил новый длительный перерыв в переговорах, который продолжался более четырех месяцев – с 25 июля по 5 декабря 1947 г. Я не сомневался, что и на этот раз Англия будет стремиться к возобновлению переговоров и что в конечном счете мы все же сумеем добиться принятия англичанами наших справедливых требований об изменении условий погашения кредита военного времени. Я по-прежнему исходил из того, что Англия не менее нас заинтересована в заключении торгового соглашения. Кроме того, полагал, что Англия не могла остаться равнодушной к нашему заявлению о том, что начиная с 30 апреля 1947 г. очередные платежи по кредиту будут производиться в размере 50 % подлежащих к уплате сумм.

После обстоятельного доклада Сталину с участием узкого состава политбюро о сложившемся положении на англо-советских торговых переговорах со мной согласились, что целесообразно проявить инициативу с нашей стороны по дипломатической линии. Заместитель министра иностранных дел Вышинский 29 июля 1947 г. направил английскому послу Петерсону соответствующее письмо, подготовленное нами в МВТ.

Однако оказалось, что в тот же день, 29 июля, утром нашему послу в Лондоне Зарубину была вручена памятная записка по поводу англо-советских торговых переговоров, а 31 июля было получено письмо английского посла Петерсона.

Последнее письмо Лондона содержало требование об уплате всей суммы очередного платежа по кредиту. Это требование было, конечно, юридически обоснованным, поскольку Соглашение 1941 г. не было изменено. И с этим нельзя было не считаться. Но выполнение этого требования можно было поставить в зависимость от выполнения англичанами обязательств по поставкам, в которых мы были заинтересованы. В связи с этим нашему послу Зарубину было поручено сделать 14 августа 1947 г. следующее категорическое заявление Вильсону: «советское правительство готово, как уже было заявлено раньше, возобновить переговоры и внести платеж на 31 июля с. г. в остающейся части, если Англия со своей стороны готова пойти на уступки и согласиться, чтобы половина остающейся суммы уже предоставленного кредита была пролонгирована на 15 лет. При этом Советское правительство предупреждает, что переговоры могут дать успешные результаты в том случае, если параллельно с твердыми обязательствами по поставкам товаров Советским Союзом Британское правительство возьмет на себя также твердые обязательства по поставкам в тех размерах, которые были заявлены Советской стороной во время переговоров в Москве».