Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

l:href="#n533" type="note">533, ибо ее основной практический лозунг органически был связан с девизом, начерченном на ее политическом знамени: «все для народа, все через народ» – то было утверждение не только народовластия, но и до известной степени проповедь осуществления в жизни постулатов, освоенных народным сознанием и клавшим преграду «революционному правотворчеству» массовой стихии. Идеологи «народного социализма» никогда не обольщались «бессознательным социализмом», сделавшимся столь модным лозунгом в мартовские дни, что даже демонстрация дворников в Москве в мае происходила под знаменем: «Да здравствует социализм». «Социалистов» стало слишком много. Народным массам главенствующие социалистические партии внушали тлетворную мысль, что подлинная демократия заключена в бытовых соединениях социальных категорий, представленных рабочими и крестьянами. Количественный принцип совершенно устранял естественное разделение. Роковым образом исчезала категория трудовой интеллигенции, имевшаяся в программе теоретических построений социалистов-революционеров534. Реальные отношения, созданные характером революционного переворота, заставили революционных идеологов ввести третью категорию «демократии» – солдат, при всеобщей воинской повинности, не говоря уже об условиях войны, никакой особой социальной группы не представлявших. Социальная логика при этом нарушалась. Ленин был более последователен, когда в своих начальных построениях, игнорируя «солдатских депутатов», выдвигал лозунг – «рабочих, крестьянских и батрацких» Советов. Поскольку советы могли рассматриваться, как революционные клубы sui generis, постольку лишь в схеме революционного строительства могли быть законно признанными советы солдатских депутатов, которые в первый момент решительно первенствовали в предводительствуемых революционной демократией организациях и накладывали на них свой не классовый и тем самым скорее политический отпечаток.

Для характеристики просоветской позиции революционной демократии символистичным является выступление «заложника демократии» в правительстве на Всероссийском Совещании Советов, когда он вырвался из правительственных тенет, чтобы «хоть немного подышать воздухом той среды», из которой вышел. Передавая «низкий поклон всей демократии от имени Правительства» Совещанию, Керенский разъяснял (дважды) и формулу «всей демократии» – «рабочим, солдатам и крестьянам», незаметно демагогически триединая формула становилась в устах социалистических деятелей адекватной понятию демократии, и они действительно сами, быть может, и «помимо собственного сознания», по выражению Плеханова, уравнивали дорогу, ведшую к ленинским воротам. Не отдавая себе отчета, впоследствии лидер меньшевиков Церетели (его называли «мозгом революции») будет квалифицировать первый официальный съезд Советов (в июне) «полномочным парламентом революционной демократии», а лидер соц.-рев. Чернов пойдет дальше и назовет съезд советской демократии «нашим учредительным собранием».

Народные социалисты были чужды этому своего рода «советскому психозу» и не потому, что представители радикальной интеллигенции, вошедшие в партию, как пытается утверждать автор «рождения революционной России», принадлежали к группе «промежуточной между буржуазной и социалистической» – идеологически последовательные социалисты (правда, не по формуле Интернационала), обосновывавшие свою догму не на стихийной борьбе классов и выдвигавшие интересы человеческой личности на первый план, вожди партии видели в советском принципе нарушение демократических заветов, угрожающее народовластию и органу его выражающему, т.е. Учредительному собранию. И не только грядущему Учр. собранию, но и стоявшему в ближайшей очереди демократическому общественному самоуправлению (своим параллелизмом). Поэтому, не игнорируя советы, как революционные организации, стихийно созданные жизнью, партия оставалась к ним хладной и относилась с осторожностью: когда сконструировался окончательно Петербургский Исп. Комитет, в нем не оказалось представителей народных социалистов – Станкевич (тогда трудовик) отмечает, что Мякотин и Пешехонов, т.е. признанные вожди партии, «старательно подчеркивали свою чужеродность». Это ставило партию как бы вне советской общественности. Вероятно, такую позицию надо признать тактической ошибкой, ибо партия лишалась возможности своей интеллектуальной силой оказывать непосредственное влияние. Но более серьезной тактической ошибкой являлся отказ возглавить инициативу возрождения в середине марта старого крестьянского союза – наследия того же 1905 года. Отказ мотивировался нежеланием дробить революционные силы. Произошло как раз обратное тому, что рассказывает в своих воспоминаниях Суханов о «попытке» захватить Крестьянский Союз группой радикальной интеллигенции, руководившей Союзом в 1905 году и не желавшей теперь контакта с Советом Крестьян. Деп. Крестьянский Союз должен был возникнуть как постоянная организация, а не по типу временных соединений для «политико-революционной борьбы» в схеме советской организации. Он все-таки возник, попал в руки людей более или менее случайных и неопределенных по своей общественной позиции, и не получил широкого распространения. Между тем при более авторитетном руководительстве он мог не только иметь умеряющее значение в противовес крестьянским советам, попавшим в орбиту партии с.-р.535, но и сыграть самостоятельную, значительную роль при выборах в Учр. собрание.

Мы вкратце остановились на народных социалистах, потому что в дни мартовской общественности только эта группа могла выступить как организованная единица. Впоследствии вне советской общественности оказалась плехановская группа (сам Плеханов был избран железнодорожниками в Совет, но представители группы «Единство» не были допущены), равно как вне ее были, в сущности, так называемые соц.-дем. «оборонцы», руководителем которых следует признать одного из наиболее выдающихся идеологов и марксистских публицистов Потресова. К этим общественным подразделениям социалистического характера надо отнести и «трудовиков», выступавших после революции в качестве самостоятельной единицы. Назвать «трудовиков» партией в точном смысле слова нельзя было, ибо эта группа – скорее своеобразный политический блок, рожденный в бытовых условиях думской работы, – в сущности, не имела еще своей цельной и разработанной идеологической программы и тактики, – ее думский лидер Керенский официально числился в рядах соц.-революционеров. Народнический оттенок трудовой группы естественно толкал ее на соединение с народными социалистами. Это соединение и произошло в конце июня не без трений, ибо у этих политических группировок было в первое время разное политическое восприятие революции. Трудовики оказались более радикальны в программных требованиях536 и более эластичны в тактике, приноравливая ее в основных линиях к фронту «советской демократии», в делах которой центр принимал живое участие, составляя ее «правое» крыло: в петроградский Исп. Ком. входили Чайковский, Брамсон и Станкевич.

Все указанные группировки могли создать единый общественный фронт, к которому должны были присоединиться выделившиеся, в конце концов, в самостоятельную группу «воленародцы» из партии соц.-революционеров. Медленно происходившая в процессе революции дифференцировка партийных группировок ко благу страны была бы ускорена, если бы революционное правительство с первого дня родилось в коалиционной тоге. Все попытки сохранения единого революционного фронта – соединить разнородные элементы в единой партии с.-р. и перекинуть мостик к двуединой уже социал-демократии – имели пагубный результат уже потому, что делали бесплодной идейную и практическую борьбу с большевизмом, порождая сумятицу в уме неиспытанного в партийных тонкостях «простолюдина»537. Что было общего между будущим левым с.-р. Мстиславским и Бунаковым-Фондаминским, объединившимися в одном партийном органе? Что было общего между Черновым, как две капли воды похожим на Ленина, наряженного в «селянский» костюм, и Авксентьевым,