Плач домбры - Ахияр Хасанович Хакимов

вернуть Танхылыу на ферму. И на самой встрече Гата не был, ждал начальство в машине.

По правде говоря, после возвращения из Ерекле Гата ни разу даже не поговорил с ней наедине. И когда лишь на следующий день после поездки на ферму Танхылыу сама остановила на улице и заговорила с ним, парень вновь воспрял духом.

— Говорят, Кутлыбаев в Каратау на совещание едет. Нас не возьмет ли? — с явным кокетством сказала она.

— Кого это «нас»?

Танхылыу улыбнулась ехидно и погрозила пальцем:

— Нет, ты только посмотри, еще прикидывается! Забыл, с кем вчера в клубе весь вечер танцевал?

Гата задумался. С кем же он танцевал? Смотри-ка, на чем подцепить хочет! Да, с Дилей танцевал, ну и что?

— Ну, все никак не вспомнишь?

— Не знаю… С Диляфруз раза два станцевали. Только что тут…

Танхылыу этого и хватило. С таинственным видом она посмотрела по сторонам и зашептала:

— Ладно, оправданиями не мучайся. Только и слышу от Диляфруз: «Гата, Гата, Гата!» Наверное, уже весь язык себе отбила: «Вот Гата, вот парень!» Она ко мне тайком раза два заходила. Сам знаешь, как с фермы ушла, девчата готовы изловить меня и съесть, потому Диля и ходит тайком. А как тебя хвалит! Так возносит, того и гляди, об небо шмякнет. А ты: «Не знаю… раза два станцевали…»

— Погоди-ка, Танхылыу, я ведь… ты ведь…

— Не погожу! Все вы, парни, такие, вскружите голову девушке, а потом хвост за спину и в кусты. Пойди поищи другую такую — сама красивая, сама работящая! Короче, вот что, Гата, коли меня за друга считаешь, скажи Кутлыбаеву! У меня и у Дили в Каратау дела есть.

— Так ведь автобус ходит, — упавшим голосом сказал Гата.

— Ну, как хочешь. Только смотри, как бы потом жалеть не пришлось. Диляфруз еще меня обидчивей.

И она повернулась уходить, Гата преградил ей путь.

— К половине второго к правлению приходите. Только ради тебя.

Что за напасть? Он ходит, по Танхылыу душой горит, и если не весь аул, то все Урманбаевы за него, а она ему свою подружку сватает. Треснуло зеркало его любви, светлые надежды разбиты, и планы, которые возводил он все эти дни, готовы рухнуть!.. Но если Танхылыу не любит, то зачем кокетничает, зачем завлекает его? Как над маленьким ребенком потешается. Где, с кем ее душа? И этот дом. Разве будет человек ни с того ни с сего строить дом? А свадебные подарки? Кому они? Хоть бы это узнать.

Потом мысли Гаты перешли на Диляфруз. Спокойная, сдержанная девушка, работящая. А красотой и Танхылыу не уступит. Нынче летом в Уфу ездила, поступила в сельскохозяйственный институт, на заочное отделение. Таких на весь Куштиряк — Танхылыу да она. Хоть с виду и мягкая, однако ловкая, хваткая и на язык острая. Но Диля — это Диля. Все же не Танхылыу…

Как только приехали в Каратау и машина встала во дворе дома, где обычно останавливались куштирякцы, Кутлыбаев сказал, что раньше чем через три часа не вернется, и отправился по своим делам. Следом за ним Танхылыу: «Я к тете, меня не ждите, завтра автобусом вернусь», — и тоже исчезла. Гата проводил ее взглядом, взял тряпку и начал протирать стекла и фары уазика.

Только у Дили, видно, дела не очень спешные. Крутится вокруг Гаты, все не уйдет никак. То короткое, подол сантиметров на десять выше колена, платье пригладит, то высоко, словно туркменская папаха, взбитые волосы поправит и трещит без умолку:

— А так идет? Гата-агай? Ты какие волосы любишь, длинные или короткие? Черные или светлые?

Ишь раскокетничалась. Всего-то на два года младше, а тоже — «агай», уважение показывает. То ли вправду, то ли понарошку.

Ответов Диля не ждет. Они ей не нужны. В том, что все ей к лицу, она и не сомневается. Наверное, перед тем как в дорогу выйти, полчаса перед зеркалом торчала, принаряживалась-прихорашивалась-причссывалась. А может, и целый час, кто знает. Когда в Одессе Гата заходил к одной знакомой девушке, всего-то в парк пригласить, и то, бывало, пока дождется, весь умается. А женская порода, в Одессе ли, в Куштиряке ли, везде одинакова.

Наконец терпение Дили иссякло:

— Ты что, на выставку свою машину готовишь? Корова так своего телка не вылизывает.

— Ступай, дела свои делай. Я-то тебе зачем?

— Зачем, говорит, и не постыдится ведь! Я же в культ-маг приехала, магнитофон присмотреть. А вдруг присмотрю — кто потащит? Что, у тебя руки оборвутся, если поможешь? Подумаешь, с председателем он ездит! — Сердито поджав губы, девушка зашагала к воротам.

— Нет чтобы сразу так сказать… — пробормотал Гата и поплелся за ней.

В культмаге подходящего для Дили магнитофона не оказалось. Но это ее не расстроило.

— Похоже, спешных дел у тебя нет, давай в кино сходим, — сказала она и взяла парня под руку.

Но и там больше получаса не высидела, шепнула Гате на ухо:

— Веди в столовую, проголодалась.

Выйдя на улицу, она опять принялась трещать о своем. На то, как нехотя идет спутник, никакого внимания.

Наконец, когда сели в столовой, дошла очередь и Гате вставить слово. Вспомнив просьбу Алтынгужина, он решил сначала поговорить с Дилей, — уж, наверное, знает, какие у подруги планы.

— Уж если ты не знаешь, мне-то откуда знать, — ответила Диляфруз. — О работе ли думать, когда замуж собираешься.

— Ых-хым! — сказал Гата, резко отодвинув стоявшую перед ним тарелку на середину стола, даже суп плеснулся.

— Не горячись, — улыбка у Дили вышла лукавой и в то же время робкой. Она погладила Гату по руке. Лицо пария потемнело еще больше. — Эх, Гата, Гата! О женихе ли сейчас думать Танхылыу.

Разговор этот, околицей да намеками, Гату не успокоил. Наоборот, еще новые сомнения зародил. Хоть как, а надо отделаться от девчонки и повидать тетку Танхылыу.

— Ладно, — сухо сказал он, — если других дел нет, ступай на квартиру. А мне тут с одним человеком встретиться нужно.

Он уже довольно далеко отошел от столовой, как вдруг — тук-тук-тук — его нагнала Диля. «Ну, прямо смола!» — ругнулся он про себя. Она же, пропустив мимо внимания, как поморщился Гата, поспешила сказать свое. Вернее — ужалить.

— Не будь дураком, Гата-агай, по-дружески говорю, Танхылыу забавляется только, о тебе и не думает…

— А о ком? — Гата и сам не заметил, как вцепился ей в руку.

— Точно не знаю. Слухи ходят, что Самат к ней сватается… Отпусти руку!

Да, Стахан, брат Гаты, говорил, что подвыпивший Юламан хвастал в гараже перед мужиками: «Наша теперь Танхылыу!