Ахульго - Шапи Казиев

Лишившись своей значительной части, отряд, окружавший Ахульго, нуждался в перераспределении сил. Галафеев видел, что войск для надежной блокады недостаточно. Но чутье подсказывало ему, что Шамиль не останется безучастным наблюдателем и непременно сделает ответный ход. Тогда на свой страх и риск Галафеев перевел две роты апшеронцев на брешь-батарею, стоявшую напротив Старого Ахульго.

К утру, когда батальоны Граббе приближались к Сагритлохскому мосту, там уже кипело сражение.

Увидев спускающихся с гор милиционеров Ахмед-хана, мюриды бросились на них в атаку. Милиционеры, возглавляемые в этом бою ханом, дрогнули. Мюриды наседали, тесня милицию и казаков и стремясь добраться до самого Ахмед-хана. Вслед за всадниками на противника бросилось и ополчение. Казалось, победа была близка, как вдруг с нижней дороги появились батальоны пехоты, которые надвигались с барабанным боем и штыками наперевес. А через их головы по горцам били картечью и гранатами единороги.

Внезапное появление значительных сил заставило горцев отступить. Толчея на мосту была удобной мишенью для пушек, и горцы понесли потери. Тем не менее Ахбердилаву удалось удержать переправу, а в Игали было отправлено немало пленных.

Раздосадованный своими потерями Граббе укрепился на правом берегу и не решился преследовать горцев.

Понимая, что снова атаковать уже не имело смысла, Ахбердилав решил распустить заметно поредевшее ополчение по домам. Он дал людям время на полевые работы, чтобы затем снова развернуть партизанскую войну в тылах Граббе. Сурхай оставил одну сотню своей кавалерии у моста, а другую отправил прикрывать Игали.

Предчувствие не обмануло Галафеева. Воспользовавшись ослаблением отряда Граббе, защитники Ахульго предприняли вылазку.

Брешь-батарея, дальше других выдвинутая к Старому Ахульго, била не переставая. Она же обстреливала и Новое Ахульго, нанося фланговым защитным сооружениям горцев заметный урон. Эту-то ненавистную батарею и решил уничтожить Шамиль. А заодно и осадные работы, которыми Граббе упрямо подбирался к Новому Ахульго. Особенно раздражали горцев мантелеты – большие длинные корзины, обтянутые рукавами из воловьих шкур, которые саперы набивали фашинами – вязанками хвороста и пучками виноградных лоз. Для нарезки лоз и рубки хвороста у саперов имелись особые фашинные ножи. Это были широкие изогнутые тесаки с зубцами на обухе, как у пилы. Мантелеты же напоминали горцам каменные катки, которыми утрамбовывали плоские крыши после дождя. Пули их не пробивали, и саперы перекатывали мантелеты перед собой, чтобы под их защитой вести траншеи и подкопы к Ахульго.

Если Граббе считал своим тактическим нововведением скрытные ночные выступления из лагеря, то Шамиль ввел в практику ночные бои. На этот раз он собрался сам возглавить вылазку, но помощники отговорили имама, пообещав, что справятся с этой задачей и сами. На вылазку отправились отряд андийцев и сотня мюридов из Старого Ахульго. Они бесшумно спустились в ущелье речки Ашильтинки, а затем двумя отрядами начали взбираться к передовым постам.

Как ни старались секреты предупредить атаку, но появление горцев все равно оказалось неожиданным.

Один отряд открыл огонь из ружей, а второй с боевым кличем бросился в шашки. Клинки сошлись со штыками, рассыпая вокруг сполохи искр. Смяв передовые посты, горцы сбросили мантелет в пропасть, а щиты, прикрывавшие проходы сверху, закидали горящими головнями из костра. Мюриды ринулись на батарею. Но там уже знали о приближении горцев и открыли огонь. А затем пошла в контратаку пехота, оставленная Галафеевым в засаде.

Горцам пришлось отступить. Они потеряли несколько человек убитыми и ранеными, но и сами увели в плен пятерых солдат и одного офицера.

Когда нападавшие скрылись в ущелье, апшеронцы прекратили преследование, посылая лишь выстрелы вслед горцам, в темноту. Но батарея продолжала палить, надеясь достать горцев, когда они будут подниматься на Ахульго.

Галафеев требовал стрелять чаще, но на батарее случилось нечто странное. Жерло одного из орудий оказалось забито мелкими камнями, которых вокруг было множество, а зарядный ящик залит водой, от которой испортился порох.

– Ишь, дьяволы! – ругался фельдфебель.

– И когда только успели?

– Ефимка! – кричал канонир.

– Не видал, чья работа?

Но Ефимка сидел, вжавшись в дальний угол батареи, зажмурив глаза и закрыв уши руками. Он думал только о том, что ядра летят на Ахульго, а там живет та девочка, которую он видел у реки.

– То-то! – погладил его по вихрам фельдфебель.

– От такой жарни, случалось, и бывалые канониры ума лишались.

Извещенный о случившемся, Граббе поспешил вернуться к Ахульго. Пока Галафеев с Пулло браво докладывали о том, как ловко им удалось устроить засаду, Граббе все более мрачнел.

– Однако же они успели разрушить наши осадные работы, – негодовал командующий.

– Зато получили по зубам и в другой раз не сунутся, – парировал Галафеев.

– А мне сдается, что они вырвали зубы у нас, – сказал Граббе, – коими мы вот-вот могли впиться в перешеек, ведущий к Ахульго.

– Дозорные все глаза проглядели, а эти как из-под земли выскочили, – оправдывался Пулло.

– А сапу мы восстановим, – пообещал Галафеев.

– Опять задержка! – махнул рукой Граббе.

– Так мы тут до зимы просидим.

– Они и месяца не выдержат, – уверял Пулло.

– Нам бы только Сурхаеву башню взять, уж очень мешает, – говорил Галафеев.

– На четыре версты окружение растягивает. Никаких войск не напасешься!

– Взять! – сердито произнес Граббе.

– А то Ахульго – вот оно, но видит око, да зуб неймет.

Позвали топографа и Милютина. Алексеев раскинул на столе карту. Граббе склонился над детальным изображением местности и ткнул пальцем в башню.

– Мимо нее к Новому Ахульго не пройти.

– Да и к самой башне подобраться трудно, – прикидывал по карте Галафеев.

– Трудно? – вскинул брови Граббе.

– На войне всегда трудно. Особенно тем, кто воевать не умеет.

– И укрыться негде, – продолжал Галафеев, не обращая внимания на плохо скрытый упрек.

– И не надобно, – покачал головой Граббе.

– А надобно атаковать и взять ее во что бы то ни стало!

– Неужели и подступиться нельзя? – спросил Пулло топографа.

– С трех обращенных к нам сторон только скалы и никаких пологостей, ваше превосходительство, – отвечал Алексеев, показывая на карте.

– Сами изволите видеть, крутизна почти что отвесная.

– Ну а вы как полагаете? – обратился Граббе к Милютину.

– Хребет у нее крепкий, ваше превосходительство, – сказал Милютин.

– Как-с? – недовольно процедил Граббе.