Ахульго - Шапи Казиев

– По собранным пока сведениям.

– Не может быть, – ответил Граббе, не глядя на Милютина.

– Вы, верно, ошиблись, поручик.

– Убиты майор Власов, командир Моздокского казачьего полка, и штабс-капитан Генуш, – усугубил потери Пулло.

– Ранения большей частью легкие, – продолжал докладывать Милютин.

– Контузии от камней.

– К следующему разу пусть наделают щитов, – приказал Граббе.

– И подобьют чем-нибудь снизу, войлоком, что ли.

– Будет сделано, ваше превосходительство, – сказал Пулло.

– А еще бы хорошо сапоги чем-то подбить.

– Сапоги? – переспросил Граббе.

– Изволите ли видеть, ваше превосходительство, склоны усыпаны мелкой каменной крошкой, которая скользит, точно лед.

– Озаботьтесь, – согласился Граббе.

– И лестницы могут пригодиться, – добавил Пулло.

– Делайте все, что сочтете полезным, – кивнул Граббе.

– И не бросать войска массами, – добавил Милютин.

– То есть как-с? – удивился Граббе.

– Тогда и потерь меньше будет.

– Это дело, – согласился Пулло.

– А когда гуртом прут, что ни кинь сверху – то и жертва.

– Я об этом подумаю, – слегка кивнул Граббе.

– Однако же такие ужасные потери!

– У них тоже немало выбыло, ваше превосходительство, – пытался смягчить статистику Милютин.

– Лазутчики сообщают, на Сурхаевой башне гарнизон сократился чуть не вполовину. А главное – убит ядром ближайший сподвижник Шамиля Али-бек Хунзахский.

– Так они теперь без предводителя? – оживился Граббе.

– Это делу не поможет, – махнул рукой Пулло.

– Шамиль-то пока цел.

– Пока, – глубокомысленно повторил Граббе, а затем вернулся к неудачному штурму.

– Первый опыт показал, что натиск открытою силой не всегда целесообразен. При нынешнем положении следует положиться на разрушительное действие артиллерии. Ускорьте доставку полевых орудий из Шуры. Надо также возвести новые батареи, чтобы в упор, чтобы бреши пробили удободоступные. А там уже и на новый штурм двинемся.

– Как прикажете писать потери? – спросил Милютин, раскрыв походный журнал и обмакнув в чернильницу перо.

– Потом как-нибудь, – нервно ответил Граббе.

– Общим числом.

Граббе отдал еще несколько распоряжений насчет обеспечения нового штурма и тут только вспомнил, что давно не видел Траскина, которого эти распоряжения тоже касались.

– Отчего не явился на совещание начальник штаба линии? Он-то на штурм не ходил и вполне цел, я полагаю? – спросил Граббе, а остальным кивнул: – Мое почтение, господа. Занимайтесь делами.

Подчиненные вышли из палатки, а Васильчиков бросился искать Траскина.

Последний вопрос Милютина насчет потерь снова вывел из себя успокоившегося было Граббе. Укажи он реальные цифры, и они могут показаться в верхах поистине чудовищными по сравнению с результатом. За цифрами не видно ни отчаянной храбрости войск, ни безрассудного упорства мюридов. Нет, лучше уж потом посчитать, когда дело сделается. Ведь и тогда без жертв не обойдется, так что спешка тут ни к чему. А в ореоле победы никакие потери не покажутся слишком большими.

Граббе взглянул на незаконченную запись в журнале, которая звала его к великим деяниям. Он перечитал запись и отложил журнал в сторону. Внимание Граббе привлек листок, забытый на столе Милютиным. Это был неумелый, но достоверный рисунок, изображавший штурм Сурхаевой башни. По крутому склону, подсаживая друг друга, взбирались солдаты в белых фуражках, темных кителях и белых штанах. Один солдат лежал навзничь. Другой, с ружьем в руках, влезал на крутой выступ, стоя ногами на руках своего товарища, которого самого поддерживали еще двое. На смельчака сыпались камни и бревна. Под выступом сидел, склонив голову солдат, по всему видно контуженый. Снизу поднимались другие. Сверху, у края крепостной стены, стоял горец, держа в руках большой камень. В правом углу рисунка была изображена артиллерийская батарея, которая обстреливала Сурхаеву башню, и даже прочерчена была траектория снарядов.

– Живописец выискался, – проворчал Граббе.

– Изобразил мне тут Сизифов т руд.

Он вышел из палатки и взглянул на Сурхаеву башню. Она показалась ему выше, чем была вчера. Граббе перевел взгляд на Ахульго, и оно тоже показалось ему не таким, как прежде. Гора будто выросла и стала больше.

Граббе был растерян. Он попытался представить, как бы поступили на его месте великие полководцы. Но ни Ганнибал, ни Суворов, ни даже Ермолов не спешили ему помочь. Перед его глазами стоял рисунок Милютина: войска штурмуют, горцы обороняются, а артиллерия слаба.

Когда Васильчиков отыскал Траскина, тот был явно пьян. Траскин сидел на тулумбасе – огромном турецком барабане и, размахивая руками, распекал каждого подвернувшегося офицера. Те стояли навытяжку и не смели перечить полковник у.

– Вы даже стоять правильно не умеете, милостивый государь, не то что воевать! – придирался Траскин.

– Почему мундир не по форме? Кто позволил? А бурку зачем нацепили? А кинжал? А фуражку свою у кого на папаху выменяли? Чистый разбойник, мюрид, а не офицер! Вот я впишу ваши фокусы в реляцию, как положено, так узнаете, как надобно служить! – И тут же принялся за другого, артиллериста.

– Должен вам заметить, милостивый государь, у вас орудия не в порядке.

– Как то есть – не в порядке? – перепугался артиллерист.

– А так, – сердился Траскин.

– Слишком громко палят, мыслить не дают!

Велите своим канонирам, чтобы стреляли потише!

– Слушаюсь, – недоуменно отвечал артиллерист.

– Позвольте доложить, господин полковник! – обратился к Траскину Васильчиков.

Но Траскин его не слышал. Он и в самом деле немного оглох от беспрерывного орудийного грохота. Кроме того, он мешал ему спать. Только хорошенько набравшись рому, ему удавалось на час-другой прикорнуть. Но его снова будила пальба. Об опасности быть подстреленным Траскин уже не думал. К этому он привык и говорил себе: «Тут поневоле храбрецом сделаешься!». Хуже было то, что Траскин потерял аппетит. Количество убитых и раненых отвратило его от всяких жизненных удовольствий, и первой жертвой пало его легендарное чревоугодие. Теперь он мог только пить. Эта война делалась для него все невыносимей.

– Господин полковник! – уже настойчивее сказал Васильчиков.

– Вас его превосходительство спрашивают!

Уразумев, что от него требуется, Траскин заметно протрезвел.

– Ступайте, – велел он своей жертве и обратился к Васильчикову.