Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

возделанные трудолюбием и упорством, зачахли, а над ними взошли живучие и цепкие сорняки пороков. Шторм разделил мою жизнь окончательно и бесповоротно на жизнь «до» и «после».

Тем временем смерч постепенно увеличивался в размерах. Он напоминал огромный призрак, летящий над морем. Он произвёл на меня небывалое впечатление, особенно когда я заглянул в его пустые холодные глаза.

Я не пытался бежать, не пытался спасти свою никчёмную жизнь, и не было во мне рабского смирения, а напротив, с неописуемым восторгом я ждал встречи со смертельной стихией. Сердце яростно колотилось, но не было паники, — я помню лишь неукротимое желание схватки, исход которой был для меня совершено неважен.

В тот момент мне нужна была победа над страхом, первобытным человеческим страхом, который с незапамятных времён определяет наше бытие и сознание. Я устал бояться. Я решил делать всё наперекор своей природе, а не плыть по течению. Было интересно: «А куда меня это заведёт?» Смерть уже не пугала — в тот момент она виделась как исцеление от болезни под названием «жизнь».

«Надоело. Всё надоело. Пить, жрать, трахаться. Лишь Смерть может предложить что-то кардинально новое», — бормотал я себе под нос, а в это время ужасный великан, сотканный из воды и ветра, семимильными шагами приближался ко мне…

Я чувствовал его смертельное дыхание, и он уже занёс ногу, чтобы раздавить меня, но в последний момент что-то случилось и он передумал: изменил своё направление… В ста метрах от меня он вырвался на берег и полетел на возвышенность, где проходила автомобильная трасса. Я видел, как гнулись вековые сосны под его напором, как он начал втягивать в себя флору и фауну побережья. Он темнел, словно наливаясь кровью, и пожирал всё на своём пути.

Когда я окончательно вымок и промёрз до костей, я понял вдруг, что совершенно избавился от абстинентной симптоматики. Я ощутил, как моё тело наливается жизненной энергией. Я увидел окружающий мир с удивительной чёткостью, вплоть до мельчайших деталей, каким не видел его уже давно, с тех пор как начал беспробудно пить. Водка притупляет зрение, и после запоев оно восстанавливается постепенно, в течение нескольких месяцев, но в тот день словно убрали мутное запотевшее стёклышко и я увидел мир таким, каким его видят только птицы.

Когда я вышел на трассу, она была совершенно безлюдна и завалена обломками деревьев… Я простоял минут десять в ожидании попутки и двинулся пешком в Небуг. Мне было невыносимо ждать на обочине продолжения этой истории — мне хотелось подстёгивать историю, как говорится, творить её собственными руками.

Опять пошёл сильный дождь. Я прикинул в уме время, за которое смогу добраться быстрым шагом до Небуга. «Минимум два с половиной часа. Петровича нужно брать тёпленьким, а значит, нужно ловить попутку. Когда он накидается, разговаривать с ним будет бесполезно», — подумал я и оглянулся через плечо: дорога была по-прежнему пуста, над нею простирались тёмно-фиолетовые облака, а по асфальту стелилась белёсая рваная хмарь.

Я двинулся дальше с упорством, достойным лучшего применения, хотя прекрасно понимал, что иду навстречу той фатальной неизбежности, с которой полчаса назад ещё собирался бороться, — неистово рвал на себе тельняшки, плакал, сопереживал, — а теперь вновь меня тащит незримая сила навстречу смерти и ужасным потрясениям.

Я должен был закрыть этот гештальт. Я не мог просто уехать и забыть об этом, словно ничего и не было. Я понимал, что такое великодушие обернётся для меня навязчивым состоянием, которое будет подъедать меня всю оставшуюся жизнь.

«Я просто перестану себя уважать, — подумал я. — Кто-то должен умереть, а иначе зачем была нужна эта встреча? Почему мне опять сохранили жизнь? Теперь нужно отработать очередной аванс, как и десятки прошлых одолжений».

В то время я не хотел и не умел прощать, считая что на это способны только слабаки и трусы.

— Ведь даже батюшка сказал, что добро должно быть с кулаками! — воскликнул я, хотя батюшка никогда этого не говорил, но мне очень хотелось в это верить, особенно в тот момент.

Я нахохлился под проливным дождём, сунул руки в карманы, и наборная текстолитовая рукоять легла в ладошку как самый весомый аргумент.

— Почему его не оказалось со мной в тот злополучный вечер? Я бы их похоронил в этой синей «девятке»! — накручивал я себя, наращивая внутреннюю мотивацию.

Много лет назад работящий урка, весь покрытый синими «портаками», готовил это оружие для бандитского промысла. Когда-нибудь его выкидное лезвие должно было войти в человеческую плоть, и однажды это случилось. Если ты носишь в кармане «перо», то рано или поздно оно тебе пригодится, — это бесспорная истина, проверенная множеством уголовных дел.

Итак, это была прекрасная летняя ночь. Я чувствовал себя влюблённым Петраркой, прогуливаясь под сенью вековых тополей, сквозь верхушки которых просвечивала яркая луна. Я никому не мешал, тихонько бормотал себе под нос только что сочинённые стихи, пробовал их на вкус, выравнивал рифму, хотя давно уже заметил за спиной слежку: шарканье шагов и длинные зловещие тени в свете уличных фонарей.

Простые граждане в подобных ситуациях либо убегают (если повезёт), либо умирают, потому что стая гопников представляет самую большую опасность в каменных джунглях. К тому моменту я уже имел неприятный опыт общения с этими гиенами: однажды они напали на меня, когда я пьяненький возвращался домой, и начали пинать ногами, — тогда я чудом уцелел, но мне сломали два ребра, свернули нос набок и устроили черепно-мозговую травму, после чего мне поставили диагноз «диэнцефальный синдром».

Этот случай послужил для меня хорошим уроком, но я не перестал гулять по ночам — я брал с собой молоток или нож. А ещё с тех пор я искал новой встречи с этими демонами — после полуночи уходил на прогулку и шатался как неприкаянный по тёмным пустынным улицам. Ленка однажды спросила: «А может, ты маньяк?» — на что я ей ответил: «Отнюдь, я карающий меч в руках Бога».

В некотором смысле она была правда: моё дикое сердце требовало реванша, и я был просто одержим местью. Мой гнев был сильнее страха и требовал выброса. Он душил меня как петля. Он превратился в навязчивое состояние. Между первой встречей и второй пролегла полоса ночных кошмаров и горьких воспоминаний. Я их слишком долго ждал, чтобы просто