Сага о Фитце и шуте. Книга 1. Убийца шута - Робин Хобб

Он крепко прижал меня к груди и еще сильней закрыл свои мысли. Мы прошли мимо человека, прислонившегося к углу здания. Он посмотрел на меня – глаза у него были совсем неправильные. Толстяк в переулке неподалеку ткнул в меня пальцем и улыбнулся. Вокруг него клубился светящийся туман. Проходя мимо входа в переулок, люди замедляли шаг и растерянно озирались. Потом спешили прочь. Я прижалась к отцу, закрыла глаза, чтобы не видеть света и тумана, и Волк-Отец зарычал на толстяка. Через три шага я открыла глаза и посмотрела назад. Там никого не было.

Лавка сапожника оказалась на следующем углу. Отец опустил меня на землю. Мы стряхнули снег с ботинок и с одежды, прежде чем войти. В лавке приятно пахло кожей и маслом, и в очаге у сапожника гудело пламя. Сам он был подвижным коротышкой по имени Пейсер. Он знал меня с младенчества, и моя необычность его мало интересовала – зато он делал обувь, которая в точности подходила моим до странности маленьким ступням. Теперь он издал смятенный возглас, увидев, как я переросла сделанные им ботинки. Усадил меня у очага и снял мои ботинки, прежде чем я успела до них дотянуться. Измерил ступню обрывком бечевки и теплыми руками и пообещал мне новые ботинки и несколько пар туфель в течение двух дней. Его ученик отнесет их в Ивовый Лес.

Он не разрешил мне снова надеть старые ботинки, но подарил новую пару из тех, что стояли на полках. Они оказались мне велики, но Пейсер напихал в носки шерсть и пообещал, что в них мне будет лучше, чем в старых, которые разошлись по швам.

– Мне было бы стыдно отпускать вас в снегопад в таких старых ботинках. Уверен, эти будут удобнее, – сказал он.

Я взглянула на них и попыталась подыскать слова благодарности.

– Оттого что мои ступни выглядят длиннее, я самой себе кажусь выше, – сказала я.

Отец и Риддл рассмеялись, словно это была самая умная речь в мире.

Мы снова вышли в снегопад и направились к дверям лавки торговца шерстью, где я увидела мотки пряжи, выкрашенные во всевозможные цвета. Пока я бродила вдоль полок, нежно касаясь каждого цвета и улыбаясь про себя, Риддл нашел пару зеленых перчаток и капор, подходящий по оттенку. Пока он за них расплачивался и ждал, чтоб упаковали, отец выбрал толстую шерстяную шаль ярко-красного и светло-серого цветов. Я обмерла, когда он накинул ее на меня. Она была очень большая для меня, и, даже когда я натянула шаль на голову, плечи мои все равно остались укутаны. И какой же она оказалась теплой – не только из-за шерсти, но и потому, что отец сам подумал обо мне, мне не пришлось просить его.

Тогда я решила, что надо бы достать список Ревела, но отец казался таким довольным, посвятив себя поиску и покупке вещей, что мне не хотелось ему мешать. Мы вышли наружу, на оживленные улицы, и навестили еще несколько лавок и прилавков. А потом я увидела человека, у которого была тележка со щенками. Измученный осел тащил маленькую двухколесную тележку через уличную толчею; следом трусила старая пятнистая собака, и вид у нее был обеспокоенный – это ведь ее щенки стояли в телеге, передними лапами на краю, гавкали и скулили, звали мать. Тележкой правил тощий мужчина с рыжеватыми усами, он заставил осла подъехать прямо к одному из дубов в центре рыночной площади. Там он встал на сиденье тележки и, к моему удивлению, закинул веревку на одну из низко расположенных голых веток дуба.

– Что он делает, папа? – спросила я, и мой отец и Риддл остановились, чтобы посмотреть.

– Эти щенки, – крикнул мужчина, поймав спускающийся конец веревки, – лучшие бульдоги, какие только могут быть! Все знают, что щенок получает отвагу от матери, а эта моя старая сука – самая бесстрашная из всех. Она уже древняя, поглядеть не на что, и все же в ней есть отвага. Сдается мне, это последний ее помет! Так что, если вам нужна собака, которая не испугается быка, собака, которая вонзит зубы в ногу вора или бычий нос и не отпустит, пока не прикажете, пришло время заполучить одного из этих щенков!

Я уставилась на коричнево-белых щенков в тележке. Их уши были окаймлены красным. Отрезаны. Кто-то обрубил им уши. Один из щенков вдруг повернулся, словно его укусила блоха, но я знала, что он делает, – облизывает короткий обрубок, оставшийся от хвоста. У старой собаки были только неровные обрубки ушей и шишка вместо хвоста. Мужчина, не переставая говорить, тянул за веревку, и, к моему ужасу, покрывало на телеге зашевелилось, а потом из-под него появилась окровавленная бычья голова. Она висела, носом вниз, обвязанная веревкой за рога, и из рассеченной шеи торчали бледные трубки горла. Мужчина тянул и тянул за веревку, пока бычья голова не оказалась на высоте человеческого роста. Потом он привязал свободный конец веревки и толкнул голову – она начала раскачиваться. Наверное, он раньше уже так делал, потому что старая собака вперила в нее пристальный взгляд.

Собака была старой и потрепанной, с сединой вокруг морды, обвисшими сосками и огрызками ушей. Она уставилась на раскачивающуюся бычью голову, и по ее шкуре пробежала дрожь. Люди со всей площади подходили ближе. У двери в таверну кто-то что-то крикнул, и миг спустя целых два десятка мужчин высыпали наружу.

– Ату, сука! – крикнул мужчина, и старая собака рванулась вперед.

Совершив громадный прыжок, она схватила «быка» за нос и повисла, сжав челюсти. Ближайшие к телеге зрители одобрительно взревели. Кто-то подбежал и сильно толкнул болтающуюся отсеченную голову. Та закачалась вместе с собакой.

Человек в телеге крикнул:

– Ничто не способно ослабить ее хватку! Ее рвали на части и топтали, но она не разжимала челюстей! Вы можете купить себе щенка из ее последнего помета!

Толпа вокруг телеги росла, к моей величайшей досаде.

– Ничего не видно, – пожаловалась я отцу. – Можем подойти ближе?

– Нет, – коротко ответил Риддл.

Я подняла голову и увидела, что его лицо потемнело от гнева. Я взглянула на отца – и оказалось, что возле меня стоит Волк-Отец. У него не было вытянутой морды, заросшей шерстью, но его глаза пылали неистовой яростью. Риддл взял меня на руки, чтобы унести, но получилось, что он позволил мне увидеть происходящее. Хозяин собаки достал из-под куртки большой нож, подошел к ней и схватил за загривок. Она громко зарычала, но не разжала хватку. Он с ухмылкой обвел толпу взглядом и внезапным скользящим движением отрезал ей остаток уха. Рычание собаки сделалось бешеным, но она продолжала сжимать зубы. Алая кровь текла по ее бокам, и дождь из красных капель растапливал снег.

Риддл повернулся и зашагал прочь.

– Идем, Фитц! – позвал он низким, хриплым голосом, так жестко, словно приказывал псу.

Но никто не может командовать Волком-Отцом. Он еще мгновение стоял неподвижно, и я видела, как напряглись его плечи под зимним плащом, когда нож хозяина собаки взмыл, опустился и снова поднялся окровавленным. Я больше ничего не увидела, но толпа зрителей разразилась рычанием и криками, и я поняла, что собака все еще продолжает сжимать зубами бычий нос.

– Только три щенка на продажу! – кричал мужчина. – Всего лишь три детеныша суки, которая позволит вспороть себе брюхо и умрет, не разжав челюстей! Последний шанс сделать ставку!