Дорога шамана - Робин Хобб

С дядей я виделся редко. Если учесть, сколько неприятностей я принес в его жизнь, оставалось удивляться, что он вообще принял меня в своем доме. Тетя не навестила меня ни разу. Визиты дяди Сеферта были короткими, но я не мог его за это винить. Он был неизменно добр ко мне, но на его лице появились новые морщины — импульсивное поведение Эпини дорого ему стоило, он явно стал плохо спать, снедаемый тревогой. Так что я держал свои сомнения при себе. У дяди хватало других проблем.

Я не стал рассказывать ему, что меня выгнали и как только ко мне вернутся силы, я сяду на Гордеца и отправлюсь домой. Несколько раз я порывался написать отцу, но мой почерк стал похож на каракули ребенка или немощного старика, не способного держать в руке перо, к тому же пальцы уставали еще до того, как мне удавалось внятно изложить причины моих несчастий. Сиделка часто наставительно повторяла, что я должен надеяться на будущее — ведь добрый бог не зря сохранил мне жизнь, но очень часто у меня возникало ощущение, что, оставив меня в живых, добрый бог сыграл со мной самую жестокую шутку из всех возможных. Всякий раз, когда я пытался заглянуть вперед, меня охватывала тоска. Что теперь со мной будет, ведь я сам безнадежно испортил свою жизнь?

Эпини навещала меня каждый день и развлекала болтовней, которая, по правде говоря, утомляла до изнеможения. Она довольно быстро поправилась — в ее случае чума протекала в легкой форме. Когда Эпини, лежавшая в лазарете Академии, пошла на поправку, доктор Амикас убедил ее вернуться домой. Кузина сказала, что мать приняла ее обратно крайне неохотно.

На мой взгляд, Эпини полностью выздоровела. Она читала мне полные беспокойства письма моих родных и сама на них отвечала. Насколько я понял, основное содержание этих посланий заключалось в бесконечных уверениях в том, что я поправляюсь и с любовью их вспоминаю. Эпини ничего не говорила про Карсину, которая за все время не прислала даже крохотной записки. И я был ей за это благодарен. Кузина рассказала, что, пока я лежал в коме, она часто сидела у моей постели и читала стихи, надеясь, что звуки знакомого голоса ускорят мое выздоровление. Не знаю, помогло это или нет, но теперь я получил объяснение относительно происхождения некоторых странных снов.

Эпини очень заботилась обо мне, всегда старалась быть веселой и спокойной, но я часто замечал, что у нее покрасневшие, не иначе как от слез, глаза, и теперь она выглядела старше своих лет. Она стала одеваться как взрослая женщина и зачесывала волосы назад всегда так аккуратно, что я не уставал удивляться этим переменам. Видимо, конфликт с родителями очень сильно на нее повлиял, хотя она старалась этого не показывать.

Эпини довольно долго скрывала от меня новости. С ней было даже труднее, чем с сиделкой. Она сводила меня с ума, всякий раз меняя тему разговора, стоило мне заикнуться о своих друзьях. Однажды — после того как она в очередной раз отказалась отвечать на мои вопросы — у меня начался жестокий приступ кашля, и Эпини сдалась. Она закрыла дверь, села возле кровати и, взяв меня за руку, поведала о том, что происходило, пока мой организм боролся с тяжким недугом.

Она начала с «земных» дел. Спинк выжил и постепенно поправлялся, но чума обошлась с ним жестоко. Он очень сильно похудел и так ослаб, что до сих пор не может даже стоять. Он оставался в больнице Академии. Эпини не позволили его навещать, но им разрешили переписываться. Дядя Сеферт запретил своей жене перехватывать их письма. Спинк присылал короткие записки — у него опухли суставы, и ему было трудно шевелить пальцами. Доктор Амикас с огорчением заявил, что о продолжении военной карьеры мой друг должен забыть, ибо даже после полного выздоровления жизненные силы к нему так до конца и не вернутся. Спинка ожидала жизнь инвалида, и ему оставалось рассчитывать лишь на поддержку брата.

Конечно, Эпини считала, что все будет иначе. Она радостно сообщила мне, что, как только Спинк будет способен участвовать в церемонии, они устроят скромную свадьбу, а потом вместе уедут к нему домой. Эпини уже начала переписываться с его матерью и сестрами и нашла их «ужасно современными. Они одаренные женщины, Невар, и я с нетерпением жду встречи с ними. Как жаль, что его семья не может позволить себе путешествие в Старый Тарес, а потому не будет присутствовать на нашей свадьбе. Не сомневаюсь, что моей матери пошло бы на пользу посмотреть на женщин, которые способны не только сплетничать, язвить и планировать, как с наибольшей пользой для себя выдать замуж своих дочерей. Я уверена, папа будет рад тому, что мне предстоит деятельная жизнь, а не пустая трата времени на бесконечное вышивание, глупую болтовню и вынашивание детей, хотя последний пункт меня, честно признаться, воодушевляет».

— Эпини, а ты уверена, что будешь счастлива? — рискнул спросить я. — Ведь ты не станешь хозяйкой дома. Вы со Спинком будете жить у его старшего брата из милости. Ты говоришь, что его мать и сестры занимаются полезным делом. А я боюсь, что жизнь на границе покажется тебе очень трудной. Ты лишишься привычных удобств. Тебе следует хорошенько подумать, прежде чем выходить замуж за Спинка, ведь может так случиться, что вы оба будете несчастливы.

Я не хотел обидеть или расстроить Эпини, но она сразу сникла. Ее глаза наполнились слезами, и она покачала головой.

— Неужели вам всем так нужно повторять мне то, что я и сама прекрасно знаю? Мне известно, что моя жизнь будет трудной, Невар, гораздо более трудной, чем я думала, когда только собиралась связать свою судьбу со Спинком. Но, мне кажется, я справлюсь. Нет. Я знаю, что должна справиться, что сумею найти в себе силы. — Она сжала руки в кулаки. — Ты считаешь меня излишне порывистой и уверен, что я пожалею о своем решении. Ты думаешь, я слабая. Возможно, так и есть, не исключено, что мне будет очень плохо. Однако я точно знаю, что даже в самом худшем случае я не вернусь к родителям в поисках сытого, но серого благополучия.

Кузина посмотрела мне в глаза, и я увидел, что она полна мужества и действительно готова идти до конца.

— Времена меняются, Невар. Мужчинам и женщинам нужно понять, что пришла пора отбросить изжившие себя традиции и начать менять свою жизнь. Я хочу верить, что Пурисса пойдет по моим стопам, и, как бы трудно мне ни пришлось, она найдет в себе силы преодолеть косность мышления и сама выберет свою судьбу.

— А ты расскажешь ей правду, если поймешь, что твоя жизнь сложилась неудачно? — осторожно поинтересовался я.

Я не считал, что поведение Эпини послужит достойным примером для ее младшей сестры.

Кузина расправила плечи и гордо вскинула голову.

— Я беру на себя ответственность за все, что произойдет со мной, Невар. Каждое утро, глядя на Спинка, я буду видеть человека, которого выбрала сама. И это утверждение в той же мере будет справедливо для него. А можешь ли ты рассчитывать на подобное утешение, когда вы с Карсиной поссоритесь? Или тебя будут мучить сомнения относительно свободы ее выбора? Стала бы она твоей женой, если бы ее родители не распорядились судьбой дочери именно таким образом?

Эти слова Эпини разбередили раны в моей душе. Я больше не связывал свое будущее с Карсиной — постепенно мне удалось в этом себя убедить. В тот самый миг, когда меня изгнали из Академии, я лишился надежды назвать ее своей женой. Вот почему я столь резко сменил тему разговора.