Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло - Питер Уотсон

Нагель предлагает нам признать существование «универсальной предрасположенности», существующей наравне с физическими законами и поверх их, «хотя никаких положительных доказательств ее существования у нас нет». Он просто пытается расширить границы того, «что у нас считается мыслимым», однако добавляет: он готов спорить, что «нынешние общие места, разделяемые сегодня всеми здравомыслящими людьми, у будущих поколений станут предметом жалости и насмешек».

«Разум и космос» – небольшая по объему книжка с большим замахом. Несмотря на декларируемый атеизм Нагеля, она встретила самый теплый прием у креационистов и верующих в разумный замысел: Институт открытий, организация сторонников разумного замысла, горячо одобрил «отказ от дарвинизма», увиденный им в этой книге. Ортодоксальные ученые реагировали куда сдержаннее: верно, говорят они, теория эволюции неполна – но это ведь еще не значит, что неверна! Другие же указывают на то, что верный признак научности – «эпистемическое смирение»: дарвинисты никого не «бьют молотком по голове», загоняя в свою веру, они признают, что могут ошибаться – и в этом отношении первенство пока остается за ними.

Наконец, третьи отмечают, что введенное Нагелем понятие «естественной телеологии» заставляет их недоумевать – учитывая, например, изобилие видов живых существ на Земле и огромное количество вымерших видов. Кроме того, неразумные существа численностью намного превосходят разумных. Некоторые виды развили у себя глаза, но затем потеряли зрение, приспосабливаясь к жизни в темноте; некоторые паразиты начинали свой эволюционный путь как сложные организмы, но затем, приняв паразитический образ жизни, стали проще. Как, спрашивают ученые, объяснит все это телеология?

Стивен Пинкер, психолог из Гарварда и автор книги «Чистая доска: современное отрицание человеческой природы» назвал книгу Нагеля «прискорбным провалом когда-то замечательного мыслителя». Другие отмечали, что Нагель не пытается подкрепить свою интуитивную аргументацию никакими эмпирическими доводами и в этом идет против базовых научных принципов (не говоря уж о принципах обычного здравого смысла). По их словам, современные исследования, с которыми Нагель, по-видимому, незнаком, указывают на «мир РНК», простой рибонуклеиновой кислоты, в которой возникают самовоспроизводящиеся молекулы – случайным образом, но гораздо менее случайным, чем принято было думать раньше. А о ценностях – например, этических и моральных – философы говорят, что ценности направляют наше поведение, но его не объясняют. Давно пора отказаться (как уже сделали многие другие философы) от идеи, что в мире существуют объективные моральные истины, применимые всегда, везде и при любых обстоятельствах.

Оценивать значение книги Нагеля «Разум и космос» еще рано, но нельзя не отметить, что она произвела впечатление – как и книга Пола Дэвиса «Загадка Златовласки», выступающая за «принцип жизни» во вселенной, еще одно сочинение в популярном для современной философии жанре «о том, чего нам недостает».

Как ни изобретательна и провокативна риторика автора в «Разуме и космосе», для нашего исследования интереснее сейчас обратиться к другой его книге, «Взгляд из ниоткуда», в которой Нагель говорит: мы обречены жить не только на грани непостижимого и невыразимого, но и с сознанием, что естественный отбор объясняет далеко не все.

Из этого тупика он видит три возможных выхода. Точнее, Нагель говорит, что выхода нет – есть лишь «методы приспособления», помогающие нам «жить с этим конфликтом». Первый из них, не раз испытанный в прошлом: насколько возможно, отстраниться от условий и условностей человеческой жизни, «свести к минимуму частные контакты с миром и сосредоточиться на универсальном» – предаться созерцанию, медитации, отказаться от всех мирских желаний и в результате «иссушить собственное Я». По его мнению, это слишком высокая цена за духовную гармонию. «Ампутация столь значительной части себя, при сохранении не рассуждающей преданности остальному, больше напоминает потерю личности».

Второй метод приспособления прямо противоположен первому: «отрицание того, что объективно наша жизнь незначима, и переход на чисто субъективную точку зрения». Во многих отношениях это путь нарциссический: о том, какова вероятность успеха на этом пути, мы говорили ранее, когда упоминали, что нарциссы порой нереалистично оценивают собственные возможности. Объективный мир существует и будет существовать и дальше, нравится нам это или нет. Третий метод, предлагаемый Нагелем, состоит в том, чтобы признать: это двойное видение – сосуществование объективного и субъективного миров – часть нашей человеческой природы, а значит, мы не можем от этого уйти. Сохранять это двойное зрение и значит быть человеком. Объективность превосходит нас: у нее своя жизнь, она постоянно меняется, влияет на нас и на нашу субъективность, в том числе и на ее пределы.

Один из путей, по мнению Нагеля, позволяющих если не избежать этой проблемы, то хотя бы ее облегчить, – вести нравственную жизнь. Это означает, что человек стремится жить как индивид, признающий равную ценность всех остальных индивидов. «Объективная позиция ведет к своего рода смирению: признанию, что вы не более важны, чем вы есть, и что все, для вас важное, хорошее или дурное, все, от чего вы радуетесь или страдаете, имеет лишь узкое и местное значение». Не стоит относиться к этому с благоговением, говорит он: смирение – просто золотая середина между нигилистическим пренебрежением к себе и слепым самопревозношением. Будем, по возможности, избегать известных крайностей – зависти, тщеславия, самомнения, соперничества и гордыни. «Вполне возможно жить полной жизнью – такой, какой она нам дана – не переоценивая себя и то, что нас окружает».

К этому он добавляет то, что называет «не-эгоцентричным уважением к отдельным вещам». Здесь Нагель имеет в виду не только эстетическое восприятие (хотя и его тоже). «Отдельные вещи обладают особой спокойной завершенностью, понятной для всех сторон нашего Я. Это помогает объяснить, почему восприятие прекрасного дарует нам ощущение внутренней целостности: прекрасное захватывает нас мгновенно и целиком, так что различия между объективным и субъективным теряют для нас свою значимость… Трудно сказать, возможно ли поддерживать в себе такое отношение постоянно, в обыденной жизни».

Подавление любой из сторон, объективной или субъективной, обедняет жизнь, – заключает Нагель. «Лучше быть сразу вовлеченным и отстраненным: такое отношение противоположно самоотречению и указывает на высшую полноту и остроту сознания».[849]

Ричард Рорти, упомянутый нами в главе 24 как защитник «старой доброй поэзии», соглашался с Нагелем в том, что цель жизни – в полноте сознания, однако считал, что такой полноты можно достичь лишь в отношениях с другими. «Быть может, самое похвальное из человеческих качеств, – сказал он, предвосхищая Сэма Харриса и Мэтта Ридли, – способность доверять другим и с ними сотрудничать». Пора оставить поиски чего-то надежного, устойчивого, способного снабдить нас критериями для суждений – за пределами нас самих (будь то боги или универсальная человеческая природа). Напротив: никаких безусловных, транскультурных моральных обязательств, укорененных в неизменной и внеисторической человеческой природе, попросту не существует. Быть дарвинистом, говорит он, значит принимать мир, цель жизни в котором – разрабатывать средства облегчения нашей боли и увеличения наслаждений. По этому счету запуск космических кораблей и достижения современной астрономии «перевешивают выгоды христианского фундаментализма».[850]