Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло - Питер Уотсон

Жить хорошо значит не просто обдумывать и планировать свою жизнь так, как мы обдумываем и планируем любой замысел, но «планировать ее в соответствии с этическими ценностями и суждениями».[862] Во многих случаях наслаждение – лишь побочный эффект убеждения, что мы живем, как должно.

Все это заставляет задаваться вопросами о теократических обществах, которые силой навязывают всем своим членам одну-единственную этическую систему, тем самым подрывая их искренность. В то же время в либеральных политических сообществах отдельные люди подчиняются этическому авторитету своей церкви добровольно – или же принадлежат к определенной церкви чисто формально, так что это не влияет на прочие стороны их жизни.

Нагель заключает: мысль, что во вселенной есть сила «больше нас», свойственна нам всем. Дворкин согласен, что такое ощущение присуще даже атеистам. Однако, отмечает он, важнейшее этическое следствие этой идеи «силы, которая больше нас», в светском мире – это не требование выбрать какой-то определенный (религиозный) образ жизни, а, скорее, «защита от пугающей мысли, что любой наш образ жизни случаен и незначим». Разумеется, это тот самый «абсурд», столь ценимый экзистенциалистами – и не только ими. Но Дворкин с ними спорит. Почему же, спрашивает он, бесцельная жизнь, соответствующая бесцельности вселенной, кажется нам не столь ценной, как жизнь, обладающая целью? Даже если над нами нет никакого Божьего замысла – «мы сами создаем себе замысел – мы, смертные, но разумные существа, с живым чувством собственного достоинства, с ощущением хорошей и дурной жизни, жизни, которую мы можем творить – или терпеть. Почему бы нам не находить ценность в том, что мы создаем? Почему наши ценности должны зависеть от физики?»[863]

Еще античные философы предупреждали нас: неосмысленная жизнь – всегда жизнь дурная. Этика, говорит Дворкин, прямо связана с осмысленностью и ответственностью. Мы живем дурно, если не прилагаем все усилия, чтобы сделать свою жизнь благой. Справедливое управление – и страной, и собственной жизнью – исходит из достоинства и к достоинству стремится. Мы сами делаем свои жизни бриллиантами, сверкающими среди космического мусора. Смысл жизни – в человеческом достоинстве.

В «Религии без Бога» Дворкин пишет о том, что обычное деление на религиозных и нерелигиозных людей чересчур грубо. Эта классификация, говорит он, учитывает лишь крайности: из нее выпадают многие, кто не верит в личного бога или, например, отвергает «библейские сказки» о творении, однако верит, что «во вселенной есть некая сила, и она больше нас». Именно это, говорит он, приводит людей к «неизбежной ответственности» за то, чтобы хорошо прожить свою жизнь, с должным уважением к жизни других, и к безутешному горю – если они видят, что жизнь их пропала впустую. Религиозный атеизм – не противоречие в терминах: даже атеист может испытывать «чувство фундаментальности», ощущение, что во вселенной существуют, говоря словами Уильяма Джемса, «последние столпы».

Смысл жизни и красота природы, говорит Дворкин – вот важнейшие составляющие религиозного отношения к миру, не зависящего от того, верит ли человек в личного бога. Ученые, сталкиваясь с невообразимой громадностью вселенной и потрясающей сложностью мира элементарных частиц, испытывают чувство сродни благоговению: на их взгляд, мироздание заслуживает «эмоционального отклика, граничащего со священным трепетом». Это напоминает нам замечание Нагеля о «существовании, порой внушающем трепет». Более того, добавляет Дворкин, эти чувства начинают влиять и на нашу повседневную жизнь.

Некоторая путаница, по его мнению, происходит от того, что религии, особенно авраамические, делятся на «фактологическую часть» (творение, посмертная жизнь, страшный суд и т. д.) и «ценностную часть», в то время как религиозное отношение к жизни основано на полной независимости ценностей: ценностный мир замкнут, самоценен и качественно отличен от «фактологической» части традиционных монотеистических религий. Для нас невозможно, говорит Дворкин, «не верить» в основные математические правила или даже в комплексные уравнения (если мы их понимаем); нам не требуется никаких дополнительных подтверждений того, что дважды два четыре. Однако эта способность к безусловному, интуитивному знанию нами не осознается. Между тем религиозное отношение к миру предполагает, что и свои ценности мы «знаем» так же. «Этим я не хочу сказать, что ценностные суждения в конечном счете всецело субъективны. Когда мы убеждены, что жестокость дурна – мы убеждены, что она дурна по-настоящему; такое убеждение было бы невозможно, не считай мы его объективной истиной». Серьезнейший аргумент против бытия личного бога (здесь Дворкин согласен с Робертом Нозиком) – то, что теодицей не дает «хотя бы отдаленно приемлемых» ответов на вопрос о зле.

По мнению Дворкина, то, что он называет «фактологической» частью теистических религий – их утверждения об исторических событиях, о причинах и следствиях (например, о чудесах), об обрядах и ритуальных обязанностях – богослужении, молитве, паломничестве в Мекку и так далее – неверующие могут отвергнуть, не повредив ценностной части религий, содержащей в себе этику и мораль. Независимо от того, принимаем ли мы какую-то из традиционных религий – все мы согласны, что «природа – не просто свалка элементарных частиц, что ей внутренне присущи чудо и красота».

«Фактологическая» часть традиционных монотеистических религий, настаивает Дворкин, не может служить основой для «ценностной» части: по сути они независимы друг от друга. «Нельзя думать, что человеческая жизнь имеет смысл и ценность лишь оттого, что существует бог. Нельзя думать, что вселенная прекрасна лишь оттого, что такой создана. Нет никакой прямой связи между историями о творении небес и земли, зверей земных и морских, о райском блаженстве или пламени ада, о переходе через море посуху или воскресении мертвых – и непреходящей ценностью дружбы или семьи, или важностью милосердия, или прелестью заката, или уместностью благоговейного трепета перед лицом вселенной, или даже долгом почитать бога творца».

Принцип здесь следующий: нельзя поддерживать ценностные суждения – этические, моральные, эстетические – простым указанием на некие «факты» из прошлого, настоящем или будущем мира. Религию с богом и религию без бога, говорит Дворкин, разделяет «фактологичность» религии с богом; однако это куда менее важно, чем то, что их объединяет – вера в ценности.

В конечном счете, замечает Дворкин, религиозное отношение к миру создает эстетика – то, что мы считаем вселенную прекрасной; но откуда возникает это чувство прекрасного – для нас загадка (ведь в самом деле вселенную нам не с чем сравнивать!) Он согласен с Эйнштейном (и с Уоллесом Стивенсом, добавим мы) в том, что в этой загадке и скрыта величайшая красота.

Мы чувствуем, что разгадка должна указывать на нечто более фундаментальное, на более глубокие причины; но нужно ли это нам по-настоящему? Есть красота и в математических уравнениях – однако математика прекрасна сама по себе, ей нет нужды указывать на что-то более важное, покоиться на более прочном основании. Быть может, это для нас урок? Согласно этой аналогии любая деятельность в жизни – эстетическая, моральная, этическая, научная – самоценна и не нуждается в дополнительных обоснованиях. Свобода – это еще и право определять облик своей жизни самим, ни перед кем его не обосновывая, не объясняя, не оправдывая.