Мы, утонувшие - Карстен Йенсен

— Sure do[56].

Кнуд Эрик с трудом сохранял серьезное выражение лица. Но парнишка, казалось, ничего не замечал.

— Ты ведь не женат, да? Старый холостяк на такое скорее попадается. Take care, buddy![57]

Парень явно не слепой: заметил, что у Кнуда Эрика нет на пальце кольца. Кнуд Эрик наклонился вперед:

— Послушай, я тебе не buddy. Я капитан «Нимбуса», и, если хочешь ходить на моем корабле, выбирай выражения. Понимаешь меня?

Вальдемар прищелкнул каблуками и отдал честь.

— Aye aye, captain![58], — сказал он.

На полпути к выходу он развернулся и подошел к Хельге:

— Listen[59]. Если тебе трудно выговаривать «Вальдемар», зови меня просто Уолли.

* * *

Они ходили в конвое, сначала из Ливерпуля в Галифакс и обратно, затем в Нью-Йорк через Гибралтар. На запад с балластом, обратно везли древесину, сталь и железную руду. На судне установили двадцатимиллиметровые орудия, одно на носу, одно на корме. Еще два были угрожающе направлены в море с крыльев мостика. Но члены команды орудия не обслуживали. Эти функции выполняли четыре британских артиллериста.

«Нимбус» не был создан для Северной Атлантики. Впрочем, его предназначение в принципе оставалось загадкой. Антон сделал в машинном отделении все, что было в его силах, однако корабль ни разу не удалось разогнать более чем до девяти узлов. Согласно приказу, в случае появления подводных лодок противника при движении в конвое следовало идти зигзагом, дабы избежать торпедирования. Сорок судов конвоя, выстроившись в колонну по одному, покидали Ливерпуль, но затем перегруппировывались в несколько рядов, образовывая четырехугольник, и удерживать свое место становилось трудно. «Нимбус» был недостаточно маневренным и потому вечно плелся в хвосте.

Капитан Бойе как-то сказал Кнуду Эрику, что в чрезвычайной ситуации, при угрозе уничтожения корабля, капитан не должен размышлять о всяких предписаниях и параграфах или думать о страховке. Действовать нужно, подчиняясь только одному-единственному неписаному закону: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой!

Слова Бойе суммировали весь морской опыт Кнуда Эрика. Позже он узнал, что сам Бойе утонул, потому что отдал спасжилет кочегару, — тот в панике забыл свой в машинном отделении. Не раз он видел, как капитан рискует кораблем, чтобы сохранить жизнь команде. Видел и рядовых моряков, поступающих друг с другом так же.

Моряки были не лучше и не хуже других людей. Они просто были вынуждены помогать друг другу. Ограниченный мир палубы делал взаимную зависимость столь явной, что индивидуальный инстинкт выживания заглушался. Они знали, что поодиночке им не выплыть.

Кнуд Эрик наивно полагал, что война превратит весь мир в корабельную палубу, что враг, против которого они сражаются, всей своей неукротимой брутальной силой напоминает о море. Он не знал, что война заставит его порвать с базовыми принципами, пустившими в нем корни за всю его морскую жизнь и ставшими основой его существа. С балластом он шел через Северную Атлантику и возвращался с древесиной и сталью. Шел в сопровождении вооруженного эскорта, рискуя жизнью. Он пошел на войну, потому что на палубе выучил: человек не должен оставаться равнодушным.

И все же на войне другие правила.

Но он поймет это слишком поздно.

Настанет момент, когда он почувствует, что его жизнь зависит от красных огней.

Не от торпед, которые просто убивают.

Красные огни намного страшнее.

В конвое были правила. Перед походом всегда проводилось совещание, и от командира конвоя всегда исходил один и тот же приказ. Не снижать скорость и не менять курс. У каждого корабля свое место, которое он не должен покидать. Было и еще одно правило, вызывавшее у Кнуда Эрика мучительное чувство, с течением времени разраставшееся как опухоль. Нельзя было оказывать помощь потерпевшим бедствие кораблям. Нельзя было подбирать выживших. Минута промедления превращала корабль в удобную мишень для подлодок и самолетов, и груз подвергался риску. Они шли в поход ради этого груза, а не для того, чтобы спасать тонущих моряков.

Кнуд Эрик знал: правило было следствием горькой необходимости. И все равно для него оно было попранием всех принципов. Не торпеда грозила ему гибелью, а правило, требовавшее, чтобы он игнорировал крики утопающих.

В хвосте конвоя шли корабли сопровождения. Именно их задачей было подбирать терпящих бедствие, но часто им препятствовали яростно атакующие самолеты или белые полосы в кильватере торпед, вынуждавшие выполнять рискованные обходные маневры. И тонущих относило назад, и они исчезали в огромном океане. Последнее, что было видно, — это красные лампочки на спасжилетах.

Этим людям повезло.

Их тела остывали, и они засыпали навеки. Или же не выдерживали, расстегивали спасжилеты и соскальзывали в ждущую их темноту. Красные огоньки какое-то время горели, а затем гасли, один за другим.

Если корабль торпедировали, а атакующую подлодку засекали, к ней спешили эсминцы и сбрасывали глубинные бомбы. Тех, кто еще оставался на плаву, убивало чудовищной ударной волной, способной разорвать бронированный стальной корпус субмарины. Мощным фонтаном воды, произведенным подводным взрывом, выживших подбрасывало вверх — искореженные, порванные в клочья человеческие останки.

Он видел это на пути из Галифакса.

Поступил приказ не отклоняться от курса — из-за опасности столкновения с другими кораблями конвоя, на полной скорости уходившими от подлодок. Он стоял на мостике за штурвалом, когда нос корабля попал прямо в маковое поле посылающих предупредительные сигналы красных лампочек. Кнуд Эрик услышал жуткий звук бьющих по обшивке ног — это выжившие в своих жилетах скользили вдоль борта, отчаянно от него отталкиваясь, чтобы не попасть под винт. Стоя на мостике, он оглянулся и увидел в кильватере красную иену с крутящимися в ней кусками человеческих тел.

Правило гласило: «Don’t look back»[60], — и с тех пор он больше не оглядывался.

Но мысленно он продолжал смотреть на то, что еще недавно было живыми людьми, смотрел, пока что-то в нем не окаменело. Не дай бог никому — никому! — такое сотворить. А ему вот пришлось. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Это у него отняли, что же осталось?

Ничего, абсолютно ничего.

Красные огоньки, с ними он разговаривал в капитанской каюте. В их отблеске он оказался нагим. Утратил последнюю опору. Он доставил груз. И все же поступил неправильно. Причинил вред другим и через это причинил вред себе. Так тесно он был связан с теми, кто взывал к нему о помощи.