Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Тогда Румянцев поднялся вверх по Дунаю и решил переправлять на тот берег всю армию у местечка Гуробалы. Началась подготовка к решительным действиям. Но слишком противоречивы были сведения о неприятеле. И хотя большую награду пообещал фельдмаршал за пленного турка, но все они как сквозь землю провалились – ни одного не смогли достать. Но вскоре после победы Вейсмана под Карасу – целая толпа пленных турок, выбирай кого хочешь… Тридцать тысяч войска в Силистрии при шести пашах, визирь еще стоит в Шумле со своим войском, и все лето там же пробудет. Понятно, Румянцев всегда с осторожностью относился к известиям от пленных, но нельзя было не считаться с этими показаниями, которые свидетельствовали, что неприятель тоже готовится к встрече с ним, а это не сулит ничего приятного. К тому же и Потемкин рапортовал о том, что с верху Дуная к Силистрии подошли двадцать судов и высадили войска. Знал Румянцев и о том, что к месту намеченного перехода войска стягиваются турецкие войска. Так что эти сведения заставляли его соблюдать все меры военной предосторожности как на левом, так и при переправе на правый берег Дуная.

Главнокомандующий, взвесив все данные, решил атаковать отряд турок у Гуробал корпусом Потемкина с одной стороны, а Вейсман ударит с тыла, из глубины Задунайской области. А главный корпус армии одновременно с этими активными действиями изготовится к переправе. И в это же время Суворов вновь должен обрушиться на Туртукай. Так что все корпуса армии будут приведены в движение, а турки будут лишены возможности помогать друг другу, озабоченные своей защитой.

В первые дни июня Румянцев не знал отдыха. Болезненные припадки, совсем недавно еще терзавшие его, отступили, и он целые дни проводил на коне или в штабе за картой. Курьеры к нему и от него скакали то и дело. Барона Вейсмана предупреждал, что он должен уведомлять его о всем происходящем с его корпусом «наичастее», «что вы предпримете и что в рассуждении положения неприятельского приметите собственным обзором или по известиям», советуя ему: «своих курьеров ко мне отправляйте чрез реченный пост наш Гирсовский». Фельдмаршал снова выражает недовольство Потемкину, который после первого рапорта, уведомлявшего о попытках неприятеля захватить один из островов по Дунаю, умолк на некоторое время. «Ваше превосходительство вышеупомянутым своим обвещением о переправе неприятельской обратили все мое к Вам внимание, но… я не имею от Вас доселе… уведомлений, которые должны следовать… без промедления, потому и примите Вы навсегда за правило, чтоб есть ли где откроются неприятельские действия, столько о первом их явлении, сколько и как продолжаться будут или же исчезнут, подавать бесперебойно…»

И понятно, что к Румянцеву стекалась вся информация о неприятеле и о том, что предпринимают против него все отдельные корпуса армии. Он прекрасно понимал, что в такой ответственный момент армия должна соблюдать строжайшую дисциплину, и наводил ее железной рукой.

Перед тем как перейти в Задунайскую область, фельдмаршал обратился к населению ее с манифестом, призывая турецких жителей к спокойствию во время движения русских войск. На турецком, болгарском, «волоском» и греческом языках объявлялось всем жителям, как «благочестивым христианам, так и исповедующим закон Магометов», что русская армия в прошлом году не распространила «вдаль завоеваний и всякое неприязненное действие» только потому, что Порта Оттоманская искала мира. Теперь же, «по единой Порты непреоборимой претительности к восстановлению покоя и тишины», «с окончанием перемирия восприяла российская императорская армия и паки свои военные действия, приступая теперь перенести твердым образом свое оружие за реку Дунай». «Предуведомляя о том всех и каждого жителей супротивной стороны Дуная, – говорилось в манифесте фельдмаршала Румянцева, – подаю я им вместе и то им обнадеживание, что лютость и грабление никогда не были и не будут свойством российских войск, что меч казни и отомщения простираем мы только на одних противящихся неприятелей и благотворим, напротив, всякому прибегающему под защиту российского оружия и оному повинующемуся. Примером сего последнего суть все обыватели, покойно всем своим добром пользующиеся, в странах, завоеванием в руки россиян доставшихся, и еще пример новейший подают многие семьи самих турков, которые теперь, при разбитии неприятеля при Бабадаге и при Карасу, добровольно просили себе приселения на левый берег Дуная и приняты здесь нами с обязательством всякого им благодеяния…»

Этот манифест был объявлен при вступлении в задунайские области. И Румянцев свято соблюдал его положения и свое слово.

Казалось бы, все готово к переходу армии через Дунай. Но Румянцев вновь и вновь посылает ордера Суворову, Потемкину, Вейсману, чтобы еще раз напомнить своим подчиненным о необходимости взаимодействовать друг с другом для достижения общей цели – безопасной переправы через реку главного корпуса армии и стремительного нападения на крепость Силистрию. 4 июня он, минуя графа Салтыкова, непосредственно обращается к Суворову, уведомляя его о тех предприятиях, которые задуманы им для осуществления переправы: 7 июня генерал Вейсман рано утром атакует неприятельский пост в Гуробалах. Одновременно с ним, переправившись на тот берег на судах, поведет наступление на Гуробальский пост Потемкин. В тот же день и главный корпус армии выступит к Гуробальской высоте и займет исходное положение для переправы. «При таких наших предположениях, – писал Румянцев Суворову, – от сей стороны рекомендовал я г. генералу и кавалеру графу Салтыкову усилить вашу часть потребным войском, дабы вы, пользуясь смятением внизу неприятельским… учинили от своего поста поиск на Туртукай». Румянцев рекомендует Суворову, если возникнут серьезные препятствия для осуществления поиска, просто озаботить неприятеля «демонстрациями своих к тому намерений», «чтоб он по вниманию на ваши предприятия не мог к другим местам дать помощи»; а если он будет повергнут в смятение, то этим можно воспользоваться по своему усмотрению.

Забегая чуточку вперед, скажем здесь, что Суворов, не добившись от Салтыкова усиления своего отряда «потребным войском», написал рапорт о болезни и отбыл в Бухарест. 12 июня Румянцев, получив рапорт о том полковника А.С. Мещерского, оставшегося за Суворова, объясняет растерявшемуся командиру: «Действия на Туртукай и от Чеканешт предлагал я г. Суворову не за такое дело, чтоб побить ему турецкие сильные корпусы. Нужно есть и тогда было, чтоб каждая часть с своей стороны занимала чем можно неприятеля, буди нет сил на поиск прямой, то хотя демонстративно, и не оставалась бы в недействии в такую пору, когда другие на него наступают и сражаются. Сим образом я хотел, чтоб г. Суворов в заметание неприятеля от Чеканешт показался с войсками в то время, как наши действия на Силистрию огнем будут ознаменены. Есть ли больше нужно вам пехоты, нежели усилить может батальон, присланный от генерала графа Салтыкова, то что вам мешает и карабинер, которых у вас много, а дела для них нет, спешить и в красных камзолах употребить так властно, как пехоту, ружья для них, я думаю, найдутся в полку Астраханском и батальоне Апшеронского полку излишние по недостатку людей. Благоразумный начальник свой недостаток в силах часто заменять может способами военной уловки; хотящему и пекущемуся нет ничего трудного, а мне только не легко подавать отсюда наставления о избрании способов, которые у вас под глазами и кои распорядить вам удобнее…»