Черный человек - Ричард Морган

– И что произошло со всем этим, когда вас прикрыли? – тихо спросил Карл.

– Можешь догадаться?

Марсалис пнул Джеффа Нортона ногой в голень, чуть ниже колена. Тот вскрикнул и скрючился. Карл схватил его за волосы и ткнул лицом в кофейный столик. Раз, другой…

Перед ним возник Том Нортон. Уперся руками ему в плечи, оттолкнул, сказал:

– Хватит уже!

Карл пронзил его взглядом:

– Убери руки!

– Я сказал, хватит уже. Нам нужно, чтобы он был в сознании.

Джефф скорчился от ударов на полу и лежал теперь в позе эмбриона между кофейным столиком и диваном. Карл еще миг пристально смотрел на Нортона, потом резко кивнул. Он рывком поднял директора фонда и взгромоздил обратно на диван. Нагнулся, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Я предупреждал, не надо тут со мной в угадайку играть, – ровно сказал он. – Так что же случилось с лагерем в Вайоминге, когда «Скорпионов» свернули?

– Ну ладно. – Слова полились из Джеффа Нортона, как будто дамбу прорвало. Из носа у него снова пошла кровь, закапала на ладони. – Мы подожгли его, взяли и подожгли на хрен, ясно? «Скорпионы» вошли в лагерь, убили всех – и подопытных, и наемный персонал. Потом заминировали территорию, взорвали и спалили все дотла. Ничего не осталось, только пепел.

Карл представил, как, должно быть, все это было: беспорядочная стрельба из ручного оружия, паника, плач, короткие обрывающиеся вопли, а потом тишина и треск пламени. Череда глухих трескучих взрывов по периметру, там, где заложены заряды. А потом – стена огня на фоне темного горизонта, это уже вид издалека, если, уходя, оглянуться назад. Так было в Ахвазе, в Ташкенте, так было в отелях Дубая. Извечный посыл. Хищник на воле.

– И никто ничего не сказал? – недоверчиво спросил Нортон.

– Господи, Том, ты, блин, вообще меня слушал? – Смешок Джеффа был похож на рыдание, он чуть не захлебнулся в соплях. – Речь идет о Республике. Слыхал про синдром Гуантанамо? На то, что происходит далеко, всем насрать!

Карл вернулся к столу, прислонился к его краю. При допросе так не полагается: ему следовало бы находиться поблизости, чтобы давление на допрашиваемого не ослабевало. Но Карл не доверял себе и не хотел стоять там, откуда можно дотянуться до Джеффа Нортона.

– Хорошо, – сказал он угрюмо, – «Ответ скорпиона» связывает всех этих людей между собой грязной тайной, и «Ответ скорпиона» подчищает их биографии, чтобы связь между ними невозможно было отследить. Но все это произошло четырнадцать-пятнадцать лет назад, и никак не объясняет нынешние убийства. Кому-то опять понадобилось сделать зачистку. Так почему сейчас?

Директор «Гуманитарных ценностей» поднял окровавленное лицо и осклабился, обнажив зубы, на которых тоже виднелись кровавые пятна. Он трясся, и казалось, что его разрывает изнутри что-то, подозрительно напоминающее смех.

– Из-за карьерного роста, мать его налево, – горько сказал он. – Дело в Ортисе.

Следующим утром они успели на рейс авиакомпании «Кэфэй[80] Пасифик», ни свет ни заря вылетавший в Нью-Йорк. Карл предпочел бы не ждать, но ему понадобилось время, чтобы сделать несколько звонков и все спланировать. К тому же ему хотелось, чтобы Том Нортон переспал со своим выбором – если он, конечно, вообще сможет уснуть – и пересмотрел все в холодном свете нового дня. Учитывая обстоятельства, карты на руках у Карла были лучше, чем он ожидал, но Нортон по-прежнему оставался неизвестной величиной, тем более что в конце концов все свелось к фонду «Гуманитарные ценности».

В аэропорту колиновские полномочия Нортона помогли быстро преодолеть формальности и раньше всех оказаться на борту. Карл сидел на любимом месте у окна, ожидая, когда шаттл наполнится пассажирами, и тупо глядя на вечный бетон взлетной площадки, который хлестал подгоняемый ветром дождь. Над очертаниями терминала сквозь толстые свинцовые тучи просачивался бледный, унылый свет. Погода испортилась ночью и, похоже, улучшаться не собиралась.

Устаревшее английское название Китая.

Судя по прогнозу, в Нью-Йорке было холодно, сухо и ясно. В точности под стать его мыслям.

Суборб слегка сдвинулся на шасси, потом начал пятиться. Карл размял правую руку, сгибая и разгибая пальцы, сложил ее лодочкой. Вспомнил вес гладкой стеклянной безделушки на письменном столе директора «Гуманитарных ценностей». Покосился на Тома Нортона в соседнем кресле. Функционер КОЛИН перехватил этот взгляд; лицо его осунулось из-за демонов, что терзали его всю ночь, не давая уснуть.

– Что?

Карл покачал головой:

– Ничего. Рад, что ты со мной.

– Марсалис, сука, оставь меня в покое. Я дал слово, и я его сдержу. И я не нуждаюсь в твоих боевых сближающих ритуалах.

– Сближение тут ни при чем. – Карл снова отвернулся к окну. – Я рад, что ты тут, потому что сделать все без тебя было бы в сто раз сложнее.

Короткая пауза. Шаттл развернулся, и терминал пропал из виду. Карл чувствовал, как колеблется Нортон, который в конце концов сказал:

– Однако это не остановило бы тебя, да?

Карл повернул голову и смотрел вперед, откинувшись на подголовник сиденья. Он тоже не слишком хорошо выспался. Всю ночь Елена Агирре появлялась в темных углах его номера, сидела там, а потом снова исчезала. Она пыталась притвориться Севджи Эртекин, но это не вполне ей удавалось.

– Нет, в конце концов не остановило бы.

– Вот, значит, каково это? – спросил его Нортон.

– Каково что?

– Быть тринадцатым. Это значит не позволять себя остановить?

Карл бросил на него удивленный взгляд:

– Нет. Это значит, что тебя генетически запрограммировали. А что, чувствуешь себя не при делах?

– Нет, – Нортон тоже откинулся в своем кресле, – пытаюсь понять.

Шаттл уверенно устремился к взлетной полосе. Иллюминатор секли косые струи дождя. Мягкий перезвон – над головами на лазерной панели засветился значок, сигнализирующий о том, что нужно пристегнуться, и появились анимированные инструкции. Пассажиры принялись возиться с широкими, плотными ремнями. Карл всегда испытывал сложности с тем, чтобы отдаться хватке сети безопасности (так же, как и с колыбельной, звучащей в прелюдии к вирт-формату), – тело инстинктивно пыталось освободиться, и приходилось с натренированным в «Скопе» хладнокровием сознательно подавлять непроизвольные порывы. Но на этот раз он закончил крест-накрест пристегивать ремни, глубоко вздохнул и потрясенно обнаружил (как нога, уже занесенная над ступенькой, вдруг обнаруживает отсутствие последней), что совсем ничего не чувствует. Лишь холодное понимание, что эта мера необходима, наполнило его, как пробудившийся меш.