Артания - Юрий Никитин

– Спасибо, – прошептал он. – Боги Артании… выи здесь со мной!

Не было сил очищать от глины и грязи, лишь сбил самыебольшие комья, кое-как надел через плечо, сразу ощутил себя увереннее, дажевроде бы здоровее, только в черепе еще гул, а мысли плывут медленно и вяло,словно вылезающие в лютый холод лягушки из болота.

Вернулся к краю дупла, начал осторожно спускаться, пальцыдрожали от слабости. Недалеко от земли толстый слой мха подался под ногами,ослабевшие руки безуспешно пытались ухватиться за кору, и, хотя с такой высотыупасть и ушибиться – смешно, он все-таки ушибся, лежал и хватал ртом воздух,как рыба на берегу.

От вытаптывающих траву отделился мужик, подошел, Придонсмотрел снизу вверх, и казалось, что мужик – настоящий лесной великан: волосыдо плеч – с зеленым оттенком, в длинной бороде зеленые водоросли, травинки,мох, даже рубашка с зелеными потеками вся покрыта мхом, что уже пророс, пустилкрохотные зеленые корешки.

Мелковатые для такого огромного лица глазки без всякоговыражение оглядели Придона, на миг задержали взгляд на странной перевязи черезплечо.

– Живой, – протянул он с некоторым удивлением. –Я не думал… Зачем, говорю, Коряга, нам тащить этот труп? А Коряга мне: он ещеживой, не видишь? Вижу, говорю, но у него все кости переломаны, вон даже животлопнул, да и весь синий, ровно ядовитых грибов обожрался! Вот-вот кончится. НоКоряга у нас дурак, ничего не понимает, пальцев на руке не сочтет, взвалил тебяна плечо, прет в деревню… Ну, я без него три нырки добыл и одну летягу видел,это к удаче!..

Придон, не поднимаясь, спросил глухо:

– Но как я выжил?

– А дупло на что? – ответил мужик с недоумением. –Он же тебя в дупло сунул!.. Ты ж щас из дупла вылез!.. Тебе главное было додупла дотерпеть, не кончиться. А Коряге грю, что не донесет, брось, до деревниеще три версты, да и чужак ты вовсе, а зачем чужаков подбирать? Нам своихдевать некуда, поляна всех не вмещает, а за Большое Болото еще никому неудавалось выйти…

Придон наконец собрался с силами, поднялся. И тут обнаружил,что мужик – в самом деле великан, на голову выше, в плечах шире вдвое, рукитолщиной с бревна. И еще стало понятно, что все мужики, что мерно вытаптывалитраву, крупнее его, Придона, тяжелее и наверняка сильнее.

– У вас такие дупла, – пробормотал он, –волхвостые… лекарские?

Мужик рассматривал его пристально, потом взгляд померк, каку пса, что не умеет долго смотреть на что-то неотрывно, огромная лапищаподнялась, Придон услышал скрип, это мужик поскреб загривок.

– Да, – сказал мужик, – у нас дупла. А ввашей деревне… нет, что ли?

Он заранее скорчил морду в скептической ухмылке. Дупло,подумал Придон. Он пощупал грудь, живот. Чувствуются рубцы от ран, но ондвигает руками, его тело уже на ногах. Выходит, эти дупла не простые. Возможно,даже смертельные раны могут залечить, и какая жалость, что эти деревья нерастут в Артании! Да и за войском их не потаскаешь, чтобы раненых сразу туда, всырую гниль опилок…

– Меня хотел убить очень умный человек, – сказалон задумчиво. – Очень! И почти убил. А спас, значит, самый большой дураквашей деревни?

Мужик обрадовался.

– Верно говоришь! Так хорошо, что у меня даже головазакружилась, будто песню услышал. Складно. Ты кто? Ты не из наших. Где твояборода, ведь ты не ребенок? Или ты, может быть, ребенок какого-нибудьвеликана?..

Придон всмотрелся внимательнее, но мужик говорил совершенносерьезно.

– Я не… – начал говорить Придон и тут ощутил, чтоколени подламываются, а в голове зазвенело. Лицо мужика начало расплываться.Губы его шевелились, но слов Придон уже не слышал.

– Мне бы поесть, – прохрипел он из последних сил.

Тьма обхватила его со всех сторон.

Очнулся от гадостного ощущения, что через лицо ползетогромная улитка. С трудом открыл глаза, рука поднялась, чтобы смахнуть мерзкуютварь, и застыла на полдороге.

Перед ним на корточках сидела полуголая молодая женщина. Унее было миловидное лицо, коричневые глаза древесного цвета под широкими игустыми бровями, расплюснутый нос. В руке грязная деревянная ложка, лицоиспачкано золой и древесным соком. Перед ней раскорячился широкий горшок изнеобожженной глины.

– Опамятовался? – проговорила она участливо.Улыбнулась. – Вот и хорошо… Теперь сможешь есть сам. Мужчины должны естьмного…

Из ее ложки высунулась блестящая от слизи голова улитки.Повела рожками и, пока женщина смотрела на больного, перевалилась через край.Придон вздрогнул всем телом, когда мерзкая тварь шлепнулась ему на голую грудь.

Женщина проворно шлепнула ладошкой, накрыла, не дав залезтьпод перевязь, белые зубы блеснули в торжествующем смехе:

– Проворная? Я еще проворнее.

Придон дернулся, когда к его рту приблизилась женскаяладошка с зажатой в ней улиткой размером с большую толстую жабу.

– Ты что? – вырвалось у него. – Хочешь, чтобыя это съел?

– Конечно, – удивилась она. – Ты вон какойбольшой!.. Тебе надо есть много. А те, что я тебе скормила из первого горшка,разве насытят мужчину?..

Справа от женщины лежал на боку пустой горшок. В нем влажноблестит, тонкая ниточка слизи тянется через горлышко в сторону коричневыхопилок. Похоже, одна улитка все же оказалась проворнее, убежала.

В желудке, как ему показалось, начало шевелиться, дергаться,переползать с места на место. Он напрягся, стараясь удержать желудок на месте,не дать карабкаться к горлу. Кровь застыла в жилах.

– Что-то опять побледнел, – произнесла женщина сбеспокойством. – Съешь еще хоть парочку…

– Не… хочу… – пробормотал он. Желудок начал подниматьсяк горлу. – А ты кто?

– Я? Я женщина.

– Это понятно, – сказал он слабо, – но разветы единственная женщина? Она удивилась.

– Нет, конечно. Нас семь человек в деревне. Идвенадцать мужчин!

– А как тебя зовут?

Она вскинула широкие мохнатые брови. В глазах появилось удивление.

– Я же сказала – женщина!

– Ну да, – согласился он, – но вас семероженщин. Как вас отличают одну от другой? Она засмеялась.

– А, вот ты о чем? Ну, четверо уже совсем старые,только две в возрасте, одна еще почти ребенок. Нас отличить легко.

Он вздохнул.

– Ладно, я буду называть тебя… Цветок. Хочешь? Этоочень красиво. У человека должно быть имя.

– Имя? А зачем?

Плечи его передернулись, от мокрой земли тянуло холодом.

– Эх, – сказал он, стуча зубами, – огня бы…