Леха - Николай Берг

– Жена всегда тмин с сельдереем добавляла, я-то к этой траве спокойно отношусь. Главное – луку побольше, с луком – вкуснее, – гудел словно в полузабытьи разведчик.

Впрочем, увидав подходивших Абдуллина и Середу, коренастый стал свою речь сворачивать. Середа, тащивший ящик с минами, поставил «чумадан» наземь и спросил:

– О чем это вы так одухотворенно беседовали?

– Да про гусей, – ответил кратко Семенов, так как видел – раскрывшийся сейчас разведчик меньше всего нуждается в шуточках и подначках, он пока еще мыслями там – в Сибири своей.

– А, было дело, готовил я на всю группу гуся. Он был настолько жирный, что когда я достал чугунную латку с гусем и поднял крышку латки, чтобы заценить, то жир вспыхнул от жара духовки, мне опалило чуб, брови и ресницы, я начал судорожно тушить все водой и полотенцем, уронил латку, обжегся… Короче, скомканно все вышло, а оставшееся от гуся обезжиренное мясцо получилось так себе – жесткое и невыразительное, – авторитетно заявил Середа.

Разведчик чуть заметно поморщился, а Семенов поспешил спросить – чем занимались в штабе с этим ящиком мин?

– А миномет привезли немецкий. Так, осколками побит, прицела нет и двунога без одной этой штуки… проще говоря – однонога. Но труба цела, казенник цел. Очень на тот похож, что Леселидзе тогда приволок. Начальство обрадовалось, что мины есть и миномет – лупи-стреляй, пока руки не устанут, – вздохнув, сказал артиллерист.

– И что?

– А ничего. Не лэзэ, батьку! В крынку нэ лэзэ! Так вроде бы совсем одинаково – а не влезает. Калибр другой. Там и разницы-то – миллиметр самое большее, но никак.

– Совсем никак?

– Ну можно попробовать рашпилем снять аккуратно с каждой мины стружку по полмиллиметра с каждой стороны…

– Чушь! Центровка нарушится, – буркнул коренастый.

– Соображаешь! – похвалил артиллерист.

– Не в соломе найден. Тол-то небось уварился совсем?

– Пойдем глянем, – отозвался пиротехник, доставая длинные самодельные щипцы.

Тол действительно расплавился и тяжело колыхался внутри корпусов мин. Пиротехник не без натуги вытягивал щипцами очередную мину и аккуратно выливал светло-коричневую тягучую жижу с узнаваемым запахом в старое ведро, служившее формой для будущей мины. От запаха горячего тола першило в горле.

– Ишь, ведьмин кисель, – не без уважения проворчал Середа.

– Грамм триста-четыреста с одной мины получается, – заметил Абдуллин.

– Варить – не переварить. Давай, следующие разбирай, – заметил Середа пиротехнику.

Тот не стал спорить, и скоро следующие «рыбки» загремели стальными тушками в ведре с водой. Костерок взбодрили. Пока тол грелся, успели из бросовых железячек – жилок от куска троса – навертеть пружинок, наматывая жилки спиралькой на палочки. Когда дресва прогорала, Абдуллин подцеплял светившиеся розово-белым сиянием раскаленные пружинки и кидал их в купель с машинным маслом. К удивлению Семенова, получались хоть и неказистые, но вполне упругие пружинки для взрывателей.

Разведчик некоторое время еще посидел молча, за компанию. Потом тяжело поднялся и отправился восвояси. Задачка у разведки была сложной – точно определить, что за охрана у новооткрытой железнодорожной ветки, как часто ходят составы, что везут и как охраняются. Командир отряда всерьез был настроен устроить добротную диверсию на железной дороге.

Ствол пулемета смотрел в стену леса, что была за железной дорогой. Пошел редкий дождик, капли зашелестели по желтеющим листям, зашуршали. Дояр заботливо накинул на агрегат тряпицу, поежился, поудобнее пристраиваясь в мокрых кустах. Два героических сопляка, каждый – «репей в хвосте собачьем, пятая нога у собаки», глядя на поведение «дядьки», тоже накрыли полами плащ-палаток затворы своих винтарей. Леха же просто сунул карабинчик в кожаный чехол. Он натренировался – не без элегантности – выдергивать свое оружие из этой кобуры и немного бравировал тем, что вот его ружье – с кобурой.

Из всех четверых дояр переносил нудное ожидание лучше всех. Остальные трое просто извелись. Перед тем как получить боевую задачу, они, в общем, были проинформированы, что и как делать, но это на словах было просто, а вот лежать и ждать, в ситуации, когда вообще ничего не происходит – а лежали уже часа три, – было тягостно. Семенов молчал; глядя на него, помалкивали и остальные, хотя кто тут услышать что сможет?

Прямо перед носом – метрах в ста, в низинке – лежала колея железной дороги, «одна нитка». Леха, в штабе сидя, слышал, как спорили командиры, где рвать поезд. Комиссар настаивал на том, чтобы долбануть состав пятью километрами левее – там была высокая насыпь, и комиссар был уверен, что кувыркающиеся с насыпи вагоны – самое то. Занудный Абдуллин возражал – ему казалось, что лучше бы рвануть поезд, когда он будет разгоняться перед подъемом, и от взрыва сложится в кучу, завалив путь и усложнив потом ремонт. Остальные командиры занимали ту или иную сторону, поглядывая на пышноусого, хранившего молчание. Наконец аргументы в споре стали повторяться, и спор поутих. Тогда начальник отряда разгладил свои усищи и негромко сказал:

– Кирхетов за дорохой наблюдал четыре дня. В основном идут товарняки. С живой силой за все время прошло три поезда, и то два – в рейх; судя по нарушениям светомаскировки и бурному веселью, – отпускники ехали. С откоса составы пускать – хорошо, кохда там живая сила. Она тогда в такой карусели калечится добре. Но не вся. А нам пока с таким составом делать нечехо. Не потянем. Значит, идем за товарняком. Принимаем предложение техника-лейтенанта, место известно.

Вот теперь в этом самом «известном месте» они и лежали. Дальше – и справа и слева по краю леска – были тоже партизаны. Справа – метрах в четырехстах – сидели два разведчика. Слева – ребята из обоих взводов, подрывники, штаб и – совсем на отшибе от крайних слева – опять кто-то из разведки.

Поезда у немцев ходили без определяемого со стороны расписания, по каким-то своим правилам, потому приходилось ждать не пойми сколько и неясно – чего. Разведчики утверждали, что каждый состав охраняют: одни лучше, другие – хуже, но на каждом никак не меньше пехотного отделения.

Связываться с поездом, в котором везут живую силу, командир строго воспретил. Некоторые побухтели. Но в целом всем было понятно – даже с парой сотен отпускников справиться отряд пока не может. А если там будет маршевая рота, а то и батальон – так и тем более.

Дояр к этой информации отнесся с полным пониманием и одобрением, а когда подопечные молокососы понесли гордую героическую ересь, тут же осек их:

– Это… ездили в эшелоне? Я вот ездил, и была такая надпись на вагоне: «40 человек, 8 лошадей».

– Ты о чем? – удивился Леха.

– О том, что в НТВ каждом – больше взвода пехоты. А состав – несколько вагонов всяко. Вот и прикинь, как оно будет… Мы их бабахнем – а они на нас кучей да со всей злобой. Из каждого вагона – по взводу. Мы и удрать-то не успеем.