Бремя империи - Александр Афанасьев

Про Шейха он мало что знал – при подготовке операции ему показали фотографию Шейха, сказали, где и когда его группа должна будет с ним встретиться. Изображенное на фотографии лицо было Лири знакомым – иногда оно мелькало на телевизионном экране, и дикторы говорили о нем, как об одном из вождей угнетенного арабского народа, отважно борющегося против русской тирании. То же самое сказал Лири и его командир. И оснований им не верить у первого лейтенанта не было.

Теперь же они появились. Сразу после штурма станции, когда одни спецназовцы держали помещение под контролем, другие пытались разобраться с оборудованием – в общем, обычная неразбериха, – получилось так, что Шейх выпал из-под контроля. Всего на минуту-две, но этого времени ему хватило, чтобы выхватить нож и вспороть живот одному из русских операторов, захваченных врасплох в операционном зале станции. Он бы убил еще кого-нибудь – если бы двое спецназовцев (один из них был капрал Мантино) не схватили его и не отобрали нож. Та сцена до сих пор стояла перед глазами первого лейтенанта – исходящий воем на полу русский, пытающийся руками засунуть сизые змеи кишок в распоротый живот, лужа крови на белом кафеле, изрыгающий какие-то гортанные крики на арабском Шейх, прижатый к полу двумя спецназовцами, с ужасом смотрящие на все это остальные – короче, если бы в этот момент в помещение ворвалась русская спецгруппа, всех взяли бы тепленькими, без единого ответного выстрела. Русского пришлось добить, а Шейха первый лейтенант Лири лично несколько раз сильно ударил ногой в грудь и в живот, только после этого тот заткнулся. Первого лейтенанта поразила ненависть, с которой Шейх смотрел на согнанных в угол русских, и не только на русских – но и на североамериканцев, на первого лейтенанта Лири. Черные, блестящие глаза араба буквально сочились ненавистью, это были черные дыры, затягивающие внутрь все живое, если бы Шейх мог – он сжег бы взглядом всех окружающих, остались бы только жалкие кучки серого пепла. После произошедшего за Шейхом постоянно следили двое, его тщательно обыскали, чтобы убедиться в отсутствии другого оружия. Но все равно первому лейтенанту Тимоти Лири было неспокойно на душе…

Что же это за люди? Если этот такой – какие же тогда все остальные? Какова истинная мера их ненависти? Какую судьбу они уготовили тем, кто останется здесь жить после ухода русских? Глядя на Шейха, первый лейтенант Лири начал сомневаться, что построенное этими людьми государство станет нормальным демократическим государством – с уважением прав и свобод человека, с мультикультурностью и поликонфессиональностью, с независимым судом и с выборными органами власти – короче, такое же государство, как его родина САСШ. Такие люди, как Шейх, способны выстроить лишь средневековую реакционную деспотию, в которой жизнь человека не стоит и плевка – короче, ничем не лучше, чем то, что есть сейчас.

Как же быть? Ведь он, первый лейтенант флота САСШ и командир специального подразделения, стоит в одном строю с отморозками и не просто стоит – а помогает им прийти к власти, захватить земли. А хотят ли те, кто сейчас здесь живет, такой власти? Их кто-нибудь вообще спросил? Те, кто упрекает Россию в отсутствии демократии – спросили тех, кто живет на Восточных территориях, хотят ли они власти Шейха и иже с ним? Кто спросил? Когда?

Что же делать… Впервые первый лейтенант Лири, находясь на службе, сомневался в правильности приказа.

– Сэр…

Первый лейтенант вздрогнул.

– Что, Эймс?

Энсин Родерик Эймс, невысокий, но моторный, подвижный, как капелька ртути, негр, протянул ответную радиограмму с «Альфы», записанную на клочке бумаги. Первый лейтенант прочитал ее, потер лоб. Отлично, черт побери. Вот русским и конец. Ни один сценарий антитеррористической операции не предусматривает того, что на стянутые к захваченному объекту силы упадут несколько тактических ракет…

– Отлично. Передай наверх – пусть готовятся временно покинуть пост, сворачивают аппаратуру. Через двадцать минут пусть уносят задницы с крыши и не высовываются до окончания огневого налета. Остальным – максимальная бдительность, с объекта ни шагу!

Десантники замерли – у рубежа атаки. Меньше ста метров до взорванного периметра. Дальше – намного опаснее, дальше местность подсвечивается пожарами, а это повышает вероятность обнаружения. Дальше – нужно принимать решение. Либо убирать наблюдателей на крыше главного корпуса и подниматься в атаку, либо рисковать и пытаться подойти скрытно еще ближе. Мин дальше скорее всего нет, внутри периметра они вряд ли будут. Но иногда решения принимаем не мы – решения принимает сама жизнь…

– Господин лейтенант, они уходят! Уходят с крыши!

Старший лейтенант Романов, рискуя, немного приподнялся на локтях, посмотрел в сторону корпуса. Видно было плохо – все еще тлеющие обломки «засвечивали» ночное зрение, слепили. Но и того, что удавалось увидеть, было достаточно.

– Приготовиться всем!

Что произошло? Заметили? Если так – почему не открывают огонь? Почему уходят? Это – господствующая высота, стратегически важная точка, у них там тяжелое вооружение, находясь там, они имеют преимущество. Если даже обнаружили – они не должны уходить. Что же все-таки произошло?

Ответ группа Романова получила почти сразу же. Удар крылатыми ракетами не похож на то, что показывают в синематографе – горящее небо, пронизывающие его белые молнии ракет, – современная крылатая ракета быстра и относительно тиха. Просто что-то промелькнуло в темноте, на небольшой высоте, почти над головами – то ли самолеты, то ли беспилотники – кому-то даже показалось, что это штурмовые самолеты заходят на станцию. А вот потом были уже взрывы. От места посадки вертолетов десантников отделяла горная гряда, видеть то, что там происходило, они не могли – но слитная серия взрывов и разом окрасившееся в багровый цвет небо сказали десантникам все то, что они хотели знать.

Тыла больше не было. За ними – никто не стоит. Они – единственные солдаты русской армии на многие километры вокруг, они – единственные, кто может выполнить боевую задачу. Кроме них – больше не сможет никто.

И их – не ждут. Их нет ни в каких расчетах, теми расчетами, которые погубили всех их сослуживцев, они не предусмотрены.

И тогда все они – как один – поднялись в атаку…

Ехать даже на мотоцикле было сложно – старые узкие казанские улочки, обычно забитые транспортом, сейчас были пусты – машины стояли в ряд, а то и в два ряда у поребриков, на стеклах некоторых из них красовались белесые трещины, какие-то были залиты краской, какие-то – исписаны матерными словами. Но самое главное – то тут, то там на дороге попадались люди – одиночки и группы, все одеты тепло не по погоде, навязанный на нижнюю часть лица платок – обычно зеленый – скрывает лицо. В руках – палки, камни, велосипедные цепи, биты, самодельные пики из насаженного пустой горловиной рукоятки на длинную палку ножа. Пики – самое опасное, все равно, что длинное копье для рыцаря: мотоциклиста на скорости проткнет только так. А ехать надо.