Лихое время - Олег Петров

Павел Калинин был молод, наглостью не отличался, платил за квартиру исправно и щедро, Филе-Кабану неудобств не создавал, наоборот, приглашал к столу, наливал водочки. Короче говоря, Цупко квартирантом был доволен. Когда в октябре 1920 года каппелевцы отступили в Маньчжурию и Филя лишился постояльца, то даже жалел молодого офицерика.

Цупко не знал дальнейшей судьбы Павла Калинина. В мае 1921 года в качестве секретного агента белогвардейской контрразведки, завербованный полковником Родионовым, Калинин появился на территории ДВР с заданием разведать боеспособность частей Народно-революционной армии. На руках имел поддельный паспорт и удостоверение работника борзинского кооператива «Эконом».

Но ничего предпринять не успел. Был арестован Госполитохраной, заблаговременно получившей сообщение о засылке Калинина от своего разведчика из Маньчжурии. В ходе следствия Калинин полностью признал свою вину. Почти год просидел в Читинской тюрьме, ожидая суда.

Будучи человеком острого ума и незаурядной смекалки, Бельский, после получения в ГПО ленковской записки и изучения окружения главаря, решил использовать знакомство Калинина с Цупко, во многом полагаясь на удачу. С арестованным шпионом-неудачником состоялся секретный разговор, в ходе которого Павлу Калинину было предложено сотрудничать с ГПО в обмен на фактическое помилование. Насидевшийся на тюремных нарах и готовый к самому печальному для себя исходу Калинин согласился без колебаний.

Пятого мая 1922 года, в тот же самый день, когда в Чите начал работать «коммерсант» Ронский, Народно-политический суд Забайкальской области, «руководствуясь велением революционной совести и учитывая чистосердечное признание, искреннее раскаяние, молодость и происхождение из крестьянской семьи, постановил: гражданину Калинину Павлу Васильевичу, 1900 года рождения, уроженцу города Томска, – зачесть предварительное заключение до суда, из-под стражи в Читинской тюрьме освободить и направить в распоряжение Читинского воинского начальника, как призывного возраста. Остальные обвинения считать не доказанными».

По заданию Госполитохраны, Калинин, выпущенный из тюрьмы 6 мая, тут же был «уволен в отпуск от призыва на один месяц» и снова напросился к Цупко в квартиранты. Попутно пожаловался Павел своему благодетелю на несправедливость существующих порядков, высказав неприятие новой власти. Филипп принял бывшего офицера с доверием.

Вот почему Бельский и усмехнулся про себя, узнав задумку начальника угрозыска: повторить внедрение сотрудника в шайку Ленкова. Директор ГПО склонен был считать случившееся на Витимском тракте актом политического террора. Хотя допускал мысль, что могло быть выполнено это контрреволюционное злодейство и руками тех же ленковцев. Будучи убежденным, что с разработкой операции по повторному агентурному проникновению в шайку уголовный розыск затянет, Бельский развитием оперативной комбинации угрозыска не интересовался, погрузившись в свои заботы.

Да, рассуждал после ухода Фоменко Бельский, вполне возможно, что Анохина и Крылова убили уголовники, но чью волю они исполняли, чья рука ими водила? Секретному агенту Павлу Калинину было спешно доведено задание по выяснению обстоятельств убийства, участников и вдохновителей преступления.

Уже на следующий день Калинин попросил Цупко снести письмо к секретарю эсеровской парторганизации Соболеву, с которым познакомился в тюрьме. Того за что-то политическое привлекали, но вскорости выпустили. В письме Калинин просил у Соболева помощи «в дальнейшем существовании», зазывал для разговора в дом Цупко. И с Филиппом снова и снова за чаем заводил разговор о былом своем офицерстве, о нынешнем недовольстве властями.

Однако первую ниточку в раскрытии убийства Анохина и Крылова потянул-таки уголовный розыск. Подвел Льва Николаевича Бельского шаблонный, традиционно снисходительный взгляд чекистов на «братьев своих меньших». Дмитрий Иванович Фоменко развернулся куда масштабнее коллег из ГПО. Агентурным внедрением в шайку он не ограничился, а, пользуясь ситуацией, постарался привлечь к ликвидации бандитской структуры все полезные силы.

По настоянию Фоменко, активно привлекли к допросам арестованных ленковцев даже старшего милиционера уездной милиции Ивана Ивановича Бойцова. Конечно, его, как и уголовный розыск со следователем Файбушевичем, больше всего интересовали дальнейшие показания Бориски Багрова.

Бориска не скрывал ничего. Обладая незаурядной памятью, он методично раскладывал по полочкам участие членов шайки в различных преступлениях. Протоколы допросов Багрова составляли уже многостраничную энциклопедию бандитских злодеяний.

Вскоре и по тюрьме пополз слух, что Бориска раскололся. Большинство сидящих под следствием ленковцев тут же смикитили: надо поспешать – не запираться на допросах, а резать правду-матку, иначе можно и опоздать с чистосердечными раскаяниями и признаниями.

Одновременно каждому хотелось максимально свалить вину на других, выгородить себя по мере возможности. Борискино «пение» этому мешало категорически! Поэтому некоторые из арестованных ленковцев изыскивали в тюремных стенах способ добраться до Бориски и заткнуть ему рот. Однако предпринимаемые для этого шаги успехом никак не увенчивались, оставалось лишь скалить клыки в бессильной ярости, пытаться давить на Багрова морально.