Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

время шелестящий, словно большая многоножка ползёт по сухой газетной бумаге. Многоножка… бр-р!

— Эй! — говорю я. — Вы слышите?

Поначалу они не слышат ничего, даже моего вопроса — только собственное восторженное аханье первопроходцев. Тогда я повторяю свой вопрос. Наступает тишина, в которой приближающийся звук явственно различим.

— Что это? — риторически спрашивает Вика.

— Как будто сыплется что-то, — говорит Даня. — Может, пора сваливать, а? А то… Как бы нас тут не завалило к чертям собачьим!

Я поворачиваюсь к Игорю Игнатьевичу. Он стоит у самого выхода, повернувшись спиной и напряжённо всматривается в темноту. Луч моего фонарика освещает его пермяцкий профиль: он лишь слегка прищурился. Словно ждёт чего-то.

И тут из пропасти раздаётся женский голос.

Мне становится страшно. Потому что это по-настоящему жутко — услышать человеческий голос в кромешной тьме древней пещеры, где никого нет и быть не может.

— Ты пришёл ко мне, — говорит он.

Голос лишён каких-либо интонаций, так что даже нельзя понять, вопрос это или утверждение. Впрочем, размышлять о нюансах произношения хочется в самую последнюю очередь, потому что в следующую секунду перед нами появляется светящаяся фигура. Это женщина. Она либо совершенно обнажена, либо на ней одежда настолько облегающая, что виден каждый изгиб тела. Руки её согнуты в локтях и обращены ладонями к нам, а ноги слегка разведены, будто обхватывают круп невидимого коня. Она безупречна. Она похожа на античную статую, одновременно прекрасную и непристойную.

В иных обстоятельствах я бы замер от восхищения. Здесь же я замираю от ужаса. Потому что античные статуи не светятся в темноте, словно их покрыли фосфором, и не висят в воздухе сами по себе. Потому что глаза её непроницаемо черны, а в выражении лица нет ничего человеческого. Это Хозяйка пещеры, подземный дух, горный демон, божество Нижнего мира древних вогулов.

Она приближается. Мы стоим, оцепенев. Я вижу, как приоткрывается её рот, и из него доносятся те же слова:

— Ты пришёл ко мне.

— Да, — говорит Игорь Игнатьевич. — В последний раз.

В свете наших фонариков начинает вырисовываться что-то ещё. Что-то огромное и бесформенное позади белой дамы неспешно движется к нам. Какая-то невообразимая тварь.

Обе фигуры — светлая и тёмная — приближаются всё ближе, и в некий момент я понимаю, что монстр — один. Белая дама — не более чем светящийся говорящий отросток, подобный тем, которыми хищные глубоководные рыбы приманивают к себе жертв.

Мы не успеваем ни удивиться, ни испугаться, ни возмутиться. Опора под ногами перестаёт существовать, и мы падаем в тартарары. Я слышу крики. Один из них — мой собственный. Боже, какой у меня мерзкий визгливый голос! Впрочем, падение длится недолго. Я не успеваю подумать о смерти — что-то очень прочное и упругое подхватывает меня. Я пытаюсь пошевелиться и не могу: это «что-то» вдобавок ещё и невероятно липкое. Я лежу на спине и качаюсь, как на намазанном резиновым клеем батуте. Отвратительные ощущения! Пытаюсь высвободить правую руку, преодолевая сопротивления клея. Это мне удаётся, но подо мной нет твёрдой опоры, а потому я заваливаюсь на левую сторону и в результате запутываюсь ещё сильнее. В свете фонарика мне видно уходящее в тёмную бесконечность поле серебристых беспорядочно переплетённых нитей в палец толщиной. Поле колеблется и истошно голосит — это кричат и дёргаются мои друзья.

У меня не остаётся сомнений: мы — мошки в паутине гигантского паука. Я перестаю барахтаться, потому что с каждым движением только сильнее запутываюсь. Я вишу в позе распятого, лицом вверх. Конус электрического света, прежде чем рассеяться в черноте пещеры, позволяет разглядеть того, чьими пленниками мы стали. Оно и впрямь огромное, бесформенное, многоногое.

Теперь я вспоминаю, на что именно похож необычный белый шар, который все приняли за геологическое образование. Женя была права: он похож не на гриб-дождевик, а на паучий кокон или — да, на яйцо. Кстати, где он? Я немного, насколько мне позволяют липкие нити, поворачиваю голову вбок, так, чтобы на этот шар попал луч света. Надо же! Оказывается, поверхность сферы пришла в движение: то волнообразно вспучивается, то опадает. Почему-то меня это не изумляет и даже не особо пугает. Всё ж понятно — «паучата» хотят появиться на свет.

Замечаю, что вопли прекратились. Да и сам я странно спокоен. Просто потрясающе равнодушен. Жизнь не проносится у меня перед глазами. Я не печалюсь о том, что мне, скорее всего, уже никогда не увидеть солнечного света и неба над головой. Судьба моих приятелей меня тоже не волнует. Возможно, в паутине содержится какой-то транквилизатор, проникающий через кожу. А может, это спокойствие обречённого. Говорят, антилопы тоже поразительно спокойны, когда их начинают терзать львы.

Я гляжу на метаморфозы белой сферы и размышляю. Кто такой Игорь Игнатьевич? Обычный человек, случайно встретившийся с Хозяйкой пещеры, и вынужденно заключивший с ней некую гнусную сделку, как Голлум с Шелоб? Или же он давний и преданный жрец Существа? А его пропавшие друзья-студенты? Были ли они на самом деле? Наверное, да. Вот только никакого таинственного исчезновения не было — он просто скормил их Ей и Её выводку…

Оболочка кокона не выдерживает толчков изнутри. Я вижу, как она рвётся то в одном, то в другом месте, и в разрывы высовываются длинные чёрные, беспорядочно изгибающиеся хлысты — конечности вылупляющихся детёнышей. Разрывы множатся, ширятся, сливаются и, наконец, превращаются в один. Из него, словно сухие горошины из стручка, прямо на нас валятся «па-учата». Паутина сотрясается под тяжестью их тел. Двое нависают прямо надо мной. Теперь я могу разглядеть их как следует. У них округлые тела размером с большую тыкву, множество гибких, многосуставчатых щупалец и лица. Детские лица. Их можно было бы принять за лица настоящих детей, если бы не антрацитовые, совершенно не человеческие глаза. Жуткие глаза… И ещё в них есть что-то смутно знакомое, вот только не могу понять — что… По бокам тел торчат крохотные полусогнутые ручки, точь-в-точь как у новорождённых детей, но вблизи видно, что из ладоней торчат изогнутые шипы, несомненно ядовитые. Всё это очень похоже на то, как если бы некий маньяк-вивисектор вшил половинки детских тел в тела неведомых паукообразных тварей.

И тут я осознаю, что охватившее меня ледяное спокойствие нисколько не притупило способности соображать. Сожрать?! Меня?! А вот хрен! Нож? Вряд ли от него будет много прока. Но в правом кармане камуфляжных штанов — репеллент, а в нагрудном — зажигалка. Шанс невелик, но попробовать можно…

С трудом высвобождаю правую руку, достаю баллончик, зажигалку. Из-за сопротивления паутины кажется,