Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг

Но сосредоточиться она не могла. Строчки мертво мелькали пред нею, смысл прочитанного не доходил до нее. Она болезненно наморщила брови, и лицо ее стало похоже на лицо Вовки, когда он собирается заплакать.

Вовка, во сне пошевелился. Что-то обеспокоило его. Ротик его раскрылся, на лбу сбежались морщинки, щелочки глаз чуть-чуть раздвинулись. Вовка закричал. Крик его был неуемен, резок, остер. Вовке не было никакого дела до мыслей и настроений его матери. Вовка чего-то требовал и в требовании своем был жесток и настойчив.

Вовкин крик вывел Марию из ее томительной задумчивости. Она кинулась к ребенку, наклонилась к нему, стала раскутывать его. Ее лицо ожило. Губы ее потянулись к влажно пахнущему личику Вовки. В глазах вспыхнула радость.

— У-у! буян мой золотой!..

12

Однажды, когда Мария мирно и спокойно занималась с Александром Евгеньевичем, в дверь кто-то осторожно постучался. Мария встревоженно крикнула:

— Войдите!

Вошел Николай.

У Марии задрожали руки. Она встала и растерянно взглянула на пришедшего. Николай быстро оглядел комнату, впился колючим взглядом в Солодуха и хмуро сказал:

— Здравствуй, Мария. Я думал, ты одна.

— Я не одна… Здравствуйте, — глухо ответила Мария. — Вы… зачем?

— Зачем? — усмехнулся Николай и коротко кивнул головой Солодуху. — На сына поглядеть пришел. Спит? — и он шагнул к кроватке, в которой безмятежно и сладко спал Вовка. Мария быстро проскользнула туда же и заслонила собою кроватку:

— Не ходите! Не смейте!..

— Почему? Я отец. Я хочу полюбоваться на своего сына.

— Я не хочу! Не смейте! — повторила Мария.

— Она не хочет, — вмешался Солодух. — Видите, она не хочет.

— Вы тут, товарищ, при чем? — неприязненно спросил Николай. — Вас это касается?

— Касается, — коротко мотнул головою Александр Евгеньевич. — Касается, потому что вы поступаете неправильно и можете, кроме того, разбудить малыша… Видите, он уже беспокоится.

Вовка, действительно, зашевелился, стал крутить головкой, запищал. У Николая заалели щеки. Он жадно вытянулся и стал смотреть на ребенка.

— Здоров он? — обратился он к Марии.

Мария беспомощно оглянулась на Александра Евгеньевича и ничего не ответила. Солодух понял ее взгляд.

— Послушайте, — решительно произнес он, — вы бы ушли. Понятно вам, что ваше присутствие нежелательно? Ни к чему оно…

И снова Николай, неприязненно оглядев Александра Евгеньевича, спросил:

— Почему это вас касается? Кто вы тут? — И, взрываясь ревностью, обидой и злостью, крикнул Марии:

— Что он, твой новый муж? Да?

— Глупости вы говорите! — озлился Солодух и покраснел. — Непроходимые глупости.

Вовка раскричался. Он высвободил руки из-под одеяла и сучил сжатыми кулачками. Позабыв о Николае, о том неприятном, что происходило возле нее, Мария наклонилась над сыном, взяла его на руки, прижала к себе и стала баюкать.

— Я не говорю глупостей! — огрызнулся Николай, не сводя глаз с ребенка. — Я имею право интересоваться моим ребенком и тем, что и кто его окружает… Дай мне его взять на руки! — Неожиданно попросил он Марию. — На одну минутку!

Солодух нагнул голову и быстро отыскал свою кепку:

— Мне, пожалуй, лучше уйти.

— Нет! — волновалась Мария. — Не уходите.

— Дай мне ребенка! — повторил Николай. И почти силой взял Вовку из рук матери. Александр Евгеньевич надел кепку и шагнул к двери.

— Я потом зайду… После.

Мария не успела ответить ему, как он вышел из комнаты.

Вовка на руках Николая заплакал. Отец прижал его к себе и потерся щекой об его лобик. Мария отвернулась и, сдерживая слезы, проговорила:

— Это грубо… Я не хочу, чтобы вы приходили. Я не могу так…

— Ну, пусть грубо. Это неважно. Я деликатностей тонких не знаю, — уверенно пояснил Николай, тщетно пытаясь успокоить Вовку. — Мне удивительно твое упрямство. Ребенок, я чувствую, действительно, мой. И я, как отец…

— Он только мой! Только мой!

— Ну, ну! — рассмеялся Николай. — Моя-то доля какая-то тут тоже имеется! Чудачка! Неужели ты думаешь, что если у тебя завелся… новый друг, так мои права на ребенка сколько-нибудь от этого стали меньше! Напрасно!

— Новый друг! — вспыхнула Мария, и слезы на ее глазах сразу высохли. — У меня нет никаких друзей! Ты говоришь гадости!

— А вот этот, который от ревности убежал отсюда? Меня, Мария, не проведешь! Не маленький!

Мария быстро подошла к нему вплотную и решительно и властно взяла из его рук ребенка.

— Уходи! Довольно! Мне надоело! Уходи!

— Ох, огонь! — попытался пошутить Николай и отдал Вовку матери. — Шипишь зря. Я ведь по-хорошему.

— Не надо! Уходи!..

13

Александр Евгеньевич после встречи с Николаем у Марии не приходил к ней дня три. Эти дни Мария была в тревоге. Она сама не понимала, что ее тревожит: посещение ли Николая, который ушел от нее с твердым намерением наведываться к сыну, или же отсутствие Солодуха. Но когда Александр Евгеньевич наконец, появился, Марии поняла, что именно его эти дни ей нехватало. Она вспыхнула, обожглась радостью, застыдилась.

Солодух был не по-обычному сдержан. Он приступил к работе, углубился в учебник, в тетрадки Марии, избегая посторонних разговоров. Но не выдержал, отодвинул от себя тетрадки и, поглядев на Марию в упор, сказал:

— Он вам дорог, этот тогдашний гость?

— Конечно, нет! — торопливо ответила Мария, сама сразу же изумившись этой своей торопливости. — Мне тягостно его посещение…

— Он отец ребенка. Он предъявляет права на него… Все-таки он отец.

— Мне он чужой… И Вовка может обойтись без него…

Солодух внимательно вгляделся в Марию.

— Простите меня, Маруся, простите. Я мешаюсь не в свое дело. Но это все оттого, что я привязался и к вам и к Вовке. Вовка такой бедовый парень! Я люблю ребятишек, крикунов этаких. Мне бы все хотелось быть ближе к нему… Я тогда ушел от вас с каким-то огорчением. Показалось мне, что я очутился в ту минуту лишним. Несколько дней ходил с этой мыслью. И теперь она меня мучает, мешает мне. Скажите прямо, Маруся, не могли бы вы стать моей женою?

Вопрос прозвучал для Марии неожиданно, ошеломляюще. У Марии покраснели щеки, уши, уголок выглядывающей из-под кофточки груди. Она испуганно взглянула на Александра Евгеньевича и тотчас же опустила глаза. Ей захотелось убежать от него, спрятаться. Но убежать некуда было, да и не было сил: томящая слабость охватила ее, голова слегка закружилась. Она беспомощно прошептала:

— Не надо… не надо.

— Почему не надо? — наклонился к ней Солодух. — Почему? Если вы хоть чуточку любите меня, так все хорошо! Я и вас и Вовку полюбил. Крепко!.. Ну, Маруся?

— Я не знаю, Александр Евгеньевич… Я боюсь.

— Эка, какие пустяки! — широко улыбнулся Солодух и ласково положил руку на плечо Марии. — Чего ж тут бояться!

— Не знаю… боюсь.

— Не стоит быть такой пугливой.