Обитель Апельсинового Дерева - Саманта Шеннон

Великий Квирики, смой этого дурня за борт! Однако он знал об отливной жемчужине – веская причина оставить его в живых.

– Тани, – ответила она наконец.

– Тани.

Он произнес имя с лаской. Взглядом в упор она заставила его отвести глаза.

Мужчина выглядел не старше тридцати, и по лицу видно было, что он скор на улыбки, но у его полных губ уже пролегли глубокие морщины. Кожа его была такой же темной, как глаза – большие, с тяжелыми веками. Широкий нос, сильный, кое-как выбритый подбородок. Черные волосы лежат мелкими тугими кудряшками.

Чувствовалось, что он человек добрый.

Тани поспешно отбросила эту мысль. Он из земель, где оплевывают ее богов.

– Если ты разрежешь веревку, – сказал Лот, – я, пожалуй, сумею помочь. Через день-другой тебе придется остановиться. Поспать.

– Ты не знаешь, как долго я могу обойтись без сна.

Он поднял бровь:

– Так ты говоришь по-инисски?

– Довольно.

Западник, похоже, хотел еще что-то сказать, но раздумал. Он привалился к плечу пушкаря и закрыл глаза.

Рано или поздно надо будет его допросить. Если он знает, где вторая жемчужина, ее тоже надо будет вернуть драконам, но прежде надо добраться до Наиматун.

Когда Лота наконец сморил сон, Тани оценила рисунок созвездий и повернула штурвал. Жемчужина в ее ладони была ледяной. Если не сбавлять ход, она скоро будет у Комориду.

Тани немного отпила из тыквы и поморгала сухими глазами.

Лишь бы только не уснуть.

Бескрайнее море отливало нежной сапфировой голубизной, которая с заходом солнца переходила в темно-лиловый. Птиц в небе не было: пусто, на сколько хватает глаз.

Это озаботило Никлайса. Пора было уже показаться сказочному острову Комориду.

Он глотнул розового вина из фляги. Пираты в этот вечер отличились щедростью. Императрица ясно дала понять, что всеми богатствами мира, если таковые найдутся, они будут обязаны ее мастеру составов.

А если в конце пути ничего не окажется – все будут знать, кто виноват.

Смерть никогда не имела над ним большой власти. Никлайс думал о ней как о старой знакомой, которая рано или поздно снова постучится в дверь.

На многолетние поиски эликсира бессмертия его толкал дух научного поиска. Пить его он вовсе не собирался. Смерть в конечном счете должна была или покончить с болью потери, или соединить его с Яннартом в той версии посмертия, которая окажется истиной. Каждый день, каждый шаг, каждое тиканье часов приближало его к этому золотому будущему. Он устал жить с половиной души.

А когда смерть встала перед ним во весь рост, Никлайс испугался. Дрожащими руками поднес к губам флягу, сделал еще глоток. Мелькнула мысль, что хватит пить, потому что ему понадобится ясный рассудок, – однако и в трезвом уме он не надеялся отбиться от пиратов. Так лучше уж притупить все чувства.

Судно все скользило по воде. Ночь растянула над головами темную шаль. Вина хватило ненадолго. Никлайс уронил флягу в воду и стал смотреть, как она подпрыгивает на волне.

– Никлайс.

Снизу торопливо поднялась закутавшаяся в шаль Лая, взяла его за плечо:

– Они что-то увидели. – Глаза ее блестели от страха или от волнения. – Впередсмотрящие.

– Какого рода «что-то»?

– Землю.

Никлайс вытаращил глаза. Задыхаясь, бросился за ней на нос, где стояла Золотая императрица с Падаром.

– Везет тебе, Рооз, – сказала она.

И подала ему ночную трубу. Никлайс прищурился в глазок.

Остров. Вне сомнений. Совсем маленький, почти наверняка необитаемый, и все же он был. Возвращая трубу, Никлайс облегченно выдохнул.

– Рад видеть, вседостойная Золотая императрица, – произнес он, не покривив душой.

Пиратка забрала подзорную трубу. Когда императрица обратилась к одному из своих помощников, Никлайс скользнул взглядом по щербинам на ее деревянной руке.

– Она приказывает «Черной голубке» обойти вокруг острова, – вполголоса объяснила Лая. – Возможно, у нас на хвосте еще висит стража Бурного Моря. Или другие пираты могли что-то прослышать о наших поисках.

– Неужто среди пиратских капитанов найдется дурак, чтобы рискнул столкновением с таким кораблем?

– На свете, Никлайс, полным-полно дураков. И ничто так не дурманит голову, как запах вечной жизни.

Сабран могла бы это подтвердить.

И Яннарт тоже.

Никлайс забарабанил пальцами по планширу. С приближением острова во рту у него стало сухо, как в прогоревшей печи.

– Идем, Рооз, – бархатным голосом обратилась к нему Золотая императрица. – Тебе причитается доля в первых трофеях. Что ни говори, это ты нас сюда привел.

Спорить он не посмел.

Как только бросили якорь, императрица обратилась к своим пиратам. На этом острове, сказала она, растет дерево, которое целиком переменит их жизнь. Эликсир всемогущества. Они станут повелителями морей. Люди ревели и топали ногами, доводя Никлайса до нервной дрожи. Да, сейчас они ликуют, но стоит повеять неудачей, шепотком, что весь этот путь проделан зря, – и восторг превратится в убийственную злобу.

На воду спустили шлюпки, собрали разведывательные партии. Лая с Никлайсом оказались среди двух десятков моряков, которым предстояло первыми ступить на остров вместе с Золотой императрицей и ее наследницей Гонрой. Впрочем, Никлайс полагал, что, если они заполучат эликсир, Гонра не дождется наследства.

Шлюпка на веслах вышла из тени «Погони». Никлайс быстро понял, что перед ними только верхушка прежнего острова, берегами которого овладело море.

Когда двигаться вперед стало невозможно, они оставили двоих в лодке и дальше прошли вброд. Ступив на сушу, Никлайс принялся выжимать рубашку.

Это место могло стать его могилой. Он думал лечь в землю Орисимы. Но нет, его кости останутся на неизвестном кусочке суши в просторах дальнего моря.

Пьяный, он был медлителен. Взгляд Гонры через плечо, ее выгнутая бровь заставили его, набрав воздуха в грудь, поплестись за ней по скользким прибрежным скалам.

За ними начинался темный лес. Единственный след человека – каменный мостик, по которому они перешли ручей. Никлайс высмотрел пробитые в скале ступени. Золотая императрица стала подниматься первой.

Казалось, они долгими часами шли вверх. Лестница вилась между бесконечными кленами и елями.

Никакого жилья здесь не было. Никто не стерег шелковицы. Природа веками хозяйничала здесь по-своему. Гудели осы, чирикали птицы. Олень перескочил тропу и вновь скрылся в сумраке, всполошив пиратов: половина их даже обнажила мечи.

Никлайс запыхался. Рубаха у него промокла от пота. Напрасно он утирал лоб: по бровям все равно стекали ручейки. Давно ему не приходилось так уставать.