Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

удовольствия, расходившееся от нижней части его тела, и тонул в этом блаженстве. Из-за собственной неопытности и длительного воздержания он оказался совершенно не готов к захлестнувшему его вожделению, поэтому все происходящее было для него слишком возбуждающим. Кожа стала невероятно чувствительной к каждому прикосновению. Он был как высохший сотни лет назад колодец, что веками голодал и томился от жажды, страстно желая быть заполненным другим горячим телом.

Судя по доносившимся звукам, человек за стеной начал ускорять темп, и чем настойчивее и быстрее он двигался, тем сильнее разгорался огонь в сердце Чу Ваньнина. Его поясница выгнулась, дрожащие колени почти не держали, любовные соки, обильно выделяемые его членом, промочили простыни. Он смутно чувствовал, что все происходящее слишком безрассудно и недостойно и не должно было с ним случиться, но ничего не мог с собой поделать. Ему было слишком хорошо. В своей жизни он ни разу не делал ничего подобного и даже предположить не мог, что это может быть настолько приятно.

Если после того, как в деревне Юйлян Чу Ваньнин в первый раз занимался самоудовлетворением, он страдал от нарушения обета, в итоге ощущая лишь брезгливость и отвращение, то на этот раз все было совсем иначе. Теперь, когда за перегородкой был любимый человек, он слышал его частое дыхание, ловил сдавленные страстные стоны, Чу Ваньнин больше не чувствовал, что его собственное влечение это что-то гадкое и отвратительное. Оказывается, он тоже способен плавать в этом бурном море желаний и испытывать удовольствие, а не отторжение.

Он чуть приоткрыл свои влажные затуманенные глаза. Несколько растрепанных прядей упали на глаза.

Зрение все еще было расфокусировано, все вокруг стало зыбким и расплывчатым. Вдруг перед его глазами промелькнуло странное видение.

А может быть это не иллюзия?

Это было похоже на один из тех странных и слишком реальных снов, которые он уже видел не раз.

В этой иллюзии на шитых золотом алых простынях, от которых исходил резкий животный запах свежевыделанных шкур, он точно так же как сейчас стоял на коленях. На лбу его выступили капли пота, с приоткрытых губ срывалось частое неровное дыхание, пряди волос спадали на глаза.

При свете непотушенных свечей мужчина позади него стремительно и яростно врывался в его тело. Их ноги так переплелись, что он чувствовал, как напрягаются его мышцы при каждом толчке.

Простыни, подушки и одеяла были беспорядочно скомканы, но этот мужчина, не прерываясь ни на миг, продолжал вбиваться в него снова и снова. В горле застрял хриплый стон удовольствия, но прежде чем он смог излиться, Чу Ваньнин услышал голос позади себя:

— Почему ты молчишь? Давай же, кричи!

Иллюзия и реальность наложились друг на друга. Чу Ваньнин плотно стиснул зубы. Пусть вожделение переполняло его тело, а неконтролируемые эмоции, как морской прилив, захлестнули его разум, он лишь еще ниже склонил голову, не желая даже рот открыть.

Смежив веки, Чу Ваньнин стал еще грубее орудовать рукой.

Но просто закрыть глаза было недостаточно, чтобы перестать видеть эту эротическую галлюцинацию во всех ее грязных подробностях.

Толкнувшись в его тело еще пару раз, мужчина, громко бранясь, вышел из него и отстранился. Обхватив Чу Ваньнина своими крепкими сильными руками, он заставил его перевернуться, и в свете свечей тот, наконец, увидел искаженное похотью невероятно красивое лицо. Конечно же это был Мо Жань.

Из-за того, что в своих эротических фантазиях он так ясно представлял себе Мо Жаня, Чу Ваньнин всегда чувствовал стыд и еще более мучительное возбуждение. Страдая от угрызений совести, он затряс головой, пытаясь избавиться от этой иллюзии.

Но это не помогло.

Он слышал частое дыхание Мо Жаня за перегородкой.

В этой порнографической иллюзии, занимающийся с ним сексом дикарь дышал также хрипло и тяжело.

Чу Ваньнин же настолько потерял стыд, что в этой своей эротической фантазии смог увидеть даже самые мелкие и пошлые детали. Перевернув его, Мо Жань приставил свой огромный блестящий от смазки член к его растраханному судорожно сокращающемуся анусу. Внушительная головка терлась о его вход, иногда дразняще проникая чуть глубже, но не входя в него полностью.

Тем временем в комнате гостиницы, Чу Ваньнин одной рукой продолжал ублажать себя, а другой мертвой хваткой вцепился в матрас.

Позорище!

Он испытывал невыносимое унижение и стыд.

Как могло выйти так, что его одолевают подобные фантазии?

Он совершенно точно не... никогда не видел ничего подобного... так почему это все выглядит настолько реально? Почему ему кажется, словно в прошлом он, в самом деле, испытал все это безумие уродливого и грязного, но обжигающе страстного совокупления?

Неужели животное начало человека с рождения выгравировано на его костях?

— Упрямишься? Правда думаешь, если с твоих оскверненных губ не сорвется ни слова, ты сможешь сохранить свою чистоту?

В этой иллюзии влажные глаза Мо Жаня смотрели на него с нескрываемой злостью и неприкрытой похотью.

— Столько раз я трахал тебя, так к чему сопротивляться? Ты сам захотел, чтобы я выебал тебя, сам согласился лечь под меня…

— Прекрати…

Иллюзия или реальность.

Остался только этот тихий шепот…

— Как можешь ты снова стать чистым[151.2]? Думаешь, после всей той грязи, в которой ты измазался, когда брал меня в рот, отсасывал мне, раздвигал передо мной ноги, насаживался на мой хуй и у тебя из всех щелей текло то, что я соизволил тебе дать, ты все еще чистый? Не будь глупцом, с того дня, когда ты впервые лег под меня, это слово больше не имеет к тебе никакого отношения.

— Не надо, замолчи…

Чистота и невинность.

Он больше не чист.

Гордость и чувство собственного достоинства.

Они изорваны в клочья, как ветхое платье.

— Тебе действительно стоило бы увидеть, как ты смотришься подо мной[151.3]… — взгляд Мо Жаня, словно срезающий кожу острый нож, медленно скользил по его телу сверху вниз, пока не замер на судорожно сжимающемся, дрожащем отверстии, которое после последнего совокупления было все еще влажным и липким от спермы и крови.

Его взгляд стал более глубоким и туманным, кадык судорожно дернулся. Шепотом выругавшись, Мо Жань обхватил рукой свой возбужденный орган и снова начал медленно вводить его в сжавшийся под этим яростным напором дрожащий проход, постепенно растягивая его.

В итоге он вошел полностью, так, что даже его мошонка, словно стремясь тоже втиснуться внутрь, вжалась в исстрадавшийся растянутый анус. Невероятно огромный пульсирующий орган заполнил его так полно и плотно, что, казалось, достиг того предела, после которого