Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

тревогу. Почему он не проронил ни звука? Ему стыдно? Он раскаивается? Или все-таки…

— Ты правда хочешь знать?

Когда Мо Жань, наконец-то, открыл рот, в его голосе ясно слышался гнев.

Вопреки всем ожиданиям, это оказалось благородное негодование.

Чу Ваньнин мысленно прицокнул языком от удивления. Он полагал, что вопрос Сюэ Мэна был вполне разумным и не было никаких причин для того, чтобы в ответ на проявленный близким человеком искренний интерес, так яро демонстрировать свое недовольство, сразу закрываться и…

Он не успел закончить свою мысль, как услышал голос Мо Жаня:

— Блять, заебал уже! Озабоченный, иди и потрахайся уже хоть с кем-нибудь, а мне это не интересно! Пошел на хуй!

Чу Ваньнин: — …

Сюэ Мэн: — …

После этого взрыва повисла мертвая тишина. А затем Сюэ Мэн взревел так, что его, наверняка, слышала вся гостиница:

— Мо Вэйюй! Ты, бесстыжий сукин сын! Вонючий проходимец!

— Вот именно! Все так, как ты говоришь! Блять, свали уже и не мешай мне спать.

— Не лезь ко мне! Ты мерзкая гнусь!

— Да кто к кому тут лезет?

— Ты, ты… — Сюэ Мэн начал заикаться, его прелестную мордашку тут же залил ярко-алый румянец. Изначально ему хотелось пристыдить Мо Жаня и поставить его в неловкое положение, но он предположить не мог, что в итоге этот бесстыжий Мо Жань обернет его слова против него и припрет его к стенке. Как тут не вспомнить, что ему уже двадцать один. Если посмотреть на его ровесников, Наньгун Сы женится на первой красавице мира заклинателей, Цзян Дунтан уже успел стать отцом троих детей, что уж говорить о Мэй Ханьсюэ из Куньлуньского Дворца Тасюэ…

После всего, как еще этот Мэй Ханьсюэ не загнулся от сифилиса?

Такое чувство, что он остался единственным желторотым птенцом без опыта в любовных делах. От этой мысли Сюэ Мэн почувствовал себя несправедливо обиженным.

Он злился вовсе не потому, что мечтал предаваться разврату, ведь, на самом деле, по натуре своей он не был похотлив, но ему было очень обидно осознавать, что и в этой области Мо Жань его обошел. Более того, на текущий момент в этом деле он настолько вырвался вперед, что Сюэ Мэну было просто нереально его догнать. Если бы Мо Жань не затрагивал эту тему, испытывал стыд или хотя бы вел себя поскромнее, то это не затронуло бы так сильно самолюбие Сюэ Мэна, но Мо Жань свысока презрительно бросил ему эту фразу…

«Заебал уже, иди потрахайся наконец».

Малыш[151.1] молодого господина Сюэ почувствовал себя несколько недооцененным, а его собственная гордость была уязвлена.

Он еще долго не мог выговорить ничего, кроме:

— Ты, ты, ты… — пока, наконец, не сорвался на гневное, — в любом случае, это ты меня достал, нелюдь! — после чего выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью.

Чу Ваньнин тоже задохнулся от возмущения. Хотя его выдержка была лучше, чем у Сюэ Мэна, своими ушами услышав, как Мо Жань намеренно задел Сюэ Мэна, используя эти злые слова, он не смог сдержать волны негодования, поднявшиеся в его сердце, и потом еще долго безуспешно пытался утихомирить эту бурю.

Низким хриплым голосом, напоминающим грозный рык скрытого в густых зарослях льва, мелкий засранец за стеной посмел произнести такие грубые слова, и от этого он чувствовал себя так, словно его сердце насадили на раскаленный железный прут.

Ком встал в горле Чу Ваньнина, глаза его вспыхнули мрачным блеском.

Прежде Мо Жань действительно часто нарушал запрет посещать публичные дома, и Чу Ваньнин, конечно, ясно понимал, что он совсем не такой целомудренный, как Сюэ Мэн. Просто прежде Мо Жань не был настолько сексуально привлекательным, чтобы сбить его с праведного пути, сейчас же он просто не мог удержать под контролем грешные мысли и фантазии.

После того как ему напомнили о старых грехах Мо Вэйюя, он не мог не подумать о той огромной обжигающей штуке, и как двигалось это горячее, истекающее потом и страстью крепкое тело, когда тот соблазнительный подросток с гладкой и нежной кожей предавался разврату и заставлял трепетать от удовольствия и изнеможения всех тех многочисленных хрупких белокожих красавиц и красавцев.

Чу Ваньнин чувствовал себя так, словно сердце его снаружи щекочут пером, в то время как пламя ярости пожирает его изнутри.

Его разрывало на части от гнева и страстного желания, и сила этих эмоций была так сильна, что от возбуждения покраснели уголки глаз, а раскрасневшееся лицо приобрело оттенок лепестков крабовой яблони.

Тем временем выскочивший за дверь Сюэ Мэн снова вернулся.

— Открой!

— … Да что опять-то?

— Я снизошел до того, чтобы войти в твою конуру, не для того, чтобы полаяться! Где моя одежда?!

— На столе. Сам возьмешь.

— Гм! – Сюэ Мэн сгреб свои вещи в охапку и, сердито пыхтя, вышел.

Кажется, эта парочка, наконец, угомонилась, и снова стало тихо. Чу Ваньнин услышал тяжелые шаги Мо Жаня, потом скрип кровати. На этот раз он отчетливо слышал, как тот ворочается, пытаясь устроиться поудобнее, и прочувствовал все звуки, вплоть до жалобных стонов старой деревянной койки, пытающейся выдержать вес этого огромного, как гора, жаркого тела.

Ему вдруг мучительно захотелось пить. Просто встать прямо сейчас и выпить стакан воды. Но он слышал каждое движение Мо Жаня и понимал, что если он сейчас поднимется с постели, то это не останется незамеченным. Поэтому ему оставалось только замереть, превратив себя в подобие каменной статуи, снаружи холодной и серой, но в сердцевине своей окрасившейся всеми оттенками алого.

Лежавшему через стену от него Мо Жаню тоже было не по себе.

Сексуальная неудовлетворенность сделала его раздражительным, а Сюэ Мэн пришел в самый неподходящий момент и тем самым спровоцировал его на грубость. Он не смог вовремя взять эмоции под контроль и самым бесстыдным образом начал орать пошлости, хотя и не знал, слышит ли их Чу Ваньнин.

Ведь если Учитель не спал, то, конечно, все слышал…

Чем дольше Мо Жань лежал в постели, тем сильнее его одолевали мрачные мысли и тем больше он сожалел. Мужчина ворочался с боку на бок, и Чу Ваньнин, слыша, как скрипит кровать за стеной, не мог не проникнуться его беспокойством.

Спустя какое-то время до Чу Ваньнин донесся низкий голос Мо Жаня:

— Учитель…

— ..!

Покрутившись еще, Мо Жань так измучился неизвестностью, что, в конце концов, не сдержался и