Легенда о яблоке. Часть 1 - Ана Ховская

Сейчас он старался быть максимально полезным и не отягощать самочувствие Хелен лишними разговорами и вопросами, хотя предполагал, что вскоре перед ней встанут проблемы, которые будет сложно разрешить в одиночку.

В течение всего вечера телефон Логана разрывался от звонков. Звонили Лили, Милинда и Жанна несколько раз оставляла сообщения на автоответчике. Но Бену было некогда объясняться с ними. Брендон Келли вызвал его для серьезного разговора в ординаторскую.

Все бумаги для обеспечения необходимого обследования и лечения были заполнены Софией. К Ланцу не пускали ни родных, ни знакомых – всех приглашали на завтра. Хелен ожидала Бена у ординаторской, когда тот выйдет после разговора с лечащим врачом, чтобы всем вместе отправиться домой. Этот день ее вымотал и опустошил.

Бен не пригласил Хелен в свой дом, потому что знал: она откажется от его предложения. И размышляя о своей жизни, не хотел ломать то, что было у него с Жанной. Словом, прошлого не вернуть, а настоящее делало его счастливым.

Жанна вот уже год была частой гостьей в его доме, но этаким «летучим голландцем». Все знали, что у Логана есть женщина, но никогда не заставали их вдвоем. И даже София. Воспитание не позволяло ей заявиться к нему без предупреждения теперь, когда она знала о его бурном романе с женщиной. Однако София пыталась несколько раз разглядеть ее из окна своей спальни, но, к великому разочарованию, в вечернем сумраке различала лишь размытый силуэт.

Бен привез Хелен в дом Хардов. Лили сочувственно обняла сестру, и они вместе закрылись в гостевой комнате, чтобы откровенно поговорить.

София уговорила крестного выпить чашку кофе вместе с Томасом. Они сидели за столом, и Бен грустно сообщил все подробности о болезни Ланца.

– Что будет с мамой?– спросила София, не ожидая ответа. Ее так и распирало от желания упрекнуть крестного в связи с другой женщиной, но до боли прикусывала кончик языка, прекрасно понимая, что эта нетерпимость – эгоизм.

– Может быть, теперь Хелен подумает над тем, чтобы продать поместье и переехать в Хьюстон, ближе к дочерям, к сестре?– предположил Томас.

– Это было бы лучше всего,– согласился Бен.– Даже если Ланцу станет лучше, то это ненадолго.

– Ну, конечно, мы бы могли снять приличную квартиру,– воодушевленно рассудила София.– Лин пошла бы учиться… А я скоро закончу университет. Я уже могу куда-нибудь устроиться.

Но тут София расстроенно вздохнула и отрицательно помахала рукой.

– Нет, не пойдет. Отец, как узнает, что продали ферму и его жеребцов, – умрет от разрыва сердца. Разве что не говорить ему об этом? Ой, у меня мысли путаются, и в голове не укладывается, что делать… Пойду посмотрю, как там мама.

Бенджамин еще немного посидел у Хардов и вернулся к себе. А София и Лили полночи провели в утешении Хелен.

Проникнувшись душевным состоянием матери, София словно оглянулась на свою жизнь и осознала: душевный переполох, который она испытала после разоблачения Кери, и сейчас все еще носила в себе нестерпимую обиду и разочарование, было бледным подобием истинных страданий, которые испытывала ее мать. Кери не заслуживал ее слез и тоскливого отчаяния. Никто этого не заслуживал. И если она и должна была печалиться, то только из-за своих родных, а не из-за пустого, самовлюбленного, мерзкого, аморального типа, который разбил все ее мечты и опошлил надежду.

«Я стану еще лучше, еще совершеннее во всем, чтобы он и все ему подобные не думали, что без них – я серая мышь!»– яростно решила София. У нее все еще было впереди, она могла бы несколько раз начинать жизнь заново, но у Хелен уже не было ни времени, ни душевных сил, ни надежды, ни мечты. Она потеряла опору, и теперь ей пришлось взять на себя непосильный груз забот и ответственности – семейный бизнес, ведение хозяйства, лечение Ланца, будущее Милинды. Вот эта жизнь была настоящей, а не ее розовые мечты: Софию словно отпустило, теперь ее интересовала реальность.

Уже касаясь головой подушки, девушка вспомнила, что обо всем случившемся еще не знает брат. А он мог бы решить часть проблем семьи. Взглянув на часы, она благоразумно отложила звонок на утро.

***

Для Хелен Дьюго дни и ночи потянулись в мучительном ожидании малейших сдвигов в состоянии Ланца. Острый период болезни миновал, но и в том состоянии, в котором он находился после активного воздействия лекарственных препаратов, на него было страшно смотреть. Он сильно похудел, глаза ввалились и потускнели, губы высохли и покрылись сухой коркой. Ланц мало времени находился в ясном сознании, все больше дремал или крепко спал от недостатка сил.

Днем за ним ухаживала Хелен, кормила его из ложечки: руки его дрожали, и координация была нарушена. А вечером и на всю ночь ему на лицо надевали кислородную маску, и Хелен, не выдерживая хрипа при каждом его вздохе, уходила домой к Хардам.

По свободным от занятий дням София вместе с Лили укладывали Хелен поспать хотя бы несколько часов, а сами отправлялись к Ланцу. София обычно несколько минут стояла рядом с отцом со смешанным чувством жалости и досады, наблюдая, как медсестра кормит его, выполняет назначенные процедуры, и уходила, заметив, как странно, по-чужому он смотрит на нее, будто не желает узнавать. А когда она приходила с матерью в поддержку, то оставалась за стеклянной стеной палаты, выходящей в коридор, и следила, как бережно жена ухаживала за мужем.

В эти минуты в Софии боролись противоречивые чувства: недоумение от того, как мать могла быть такой терпеливой к человеку, который до сих пор не признавал свою дочь и якобы умершего сына, и угрызения совести, что сама была так хладнокровна к отцу несмотря на то, что где-то в глубине души жалела его. Теперь, в больнице, вспоминая прошлые грехи отца, она относилась к ним, как к закономерным проявлениям человеческой жизни, а не как к чему-то из ряда вон выходящему. Предательство везде было одинаковым. Ощущение мерзости и горечи навсегда осели в ее сердце, но под влиянием обстоятельств мрачные чувства отхлынули и осталось досадное разочарование оттого, что все в жизни так глупо получается и нет возможности повлиять на ход событий.

***

Миновало три недели. Состояние Дьюго улучшилось по сравнению с тем, как он себя чувствовал до интенсивной терапии после приезда из Эль-Пачито. Он уже самостоятельно сидел в кровати, ел, хоть и без аппетита, немного разговаривал слабым голосом с одышкой. Но всегда просил Хелен быть с ним до самого вечера, пока не уснет. Он держал ее за руку и молча смотрел в ее глаза.

Хелен уже подумывала о том, чтобы ненадолго съездить в поместье, ведь Милинда все это время управлялась с фермой одна. Начался новый сезон. Ожеребилось много лошадей, и это создавало трудности в управлении хозяйством. В голову Хелен лезли беспокойные мысли, но она не решалась заговаривать об этом с Ланцем.

Но в одно утро Дьюго сам спросил Хелен о делах.

– Я как раз собиралась съездить, посмотреть, как там дела,– сразу решила Хелен.– Ты побудешь без меня один-два дня?