Осколки ледяной души - Галина Владимировна Романова

Пожил, черт побери, спокойно!..

— Я думаю, что я следующая, — выдохнула она со всхлипом. — Так не хочется умирать, Степа! Никогда бы не подумала, что это так.., противно.

— Противно?

— Противно! Страшно, конечно же, несомненно. Но противно-то как! Ты живешь себе, никого не трогаешь и вдруг, сама того не ведая, переходишь кому-то дорогу. И за тобой начинается самая настоящая охота. Противно быть дичью, Степа!

Она выбралась наконец со своего места и принялась убирать со стола. Засучила рукава свитера, обнажив изящные бледные руки, и принялась споласкивать чашки и тарелки.

Он хотел ее поначалу остановить, но потом вспомнил, что Ираида Васильевна придет только во вторник.

Сегодня была суббота. Не стоять же грязным тарелкам в раковине еще три дня. Пускай, в конце концов, хоть чем-то платит за его вынужденное гостеприимство.

Нет, ну что все-таки нашел в ней Кирюха? Надо бы спросить. Сегодня вечером они встречаются на фирме, там и спросит…

Кирюха заявился в офис, уже когда Степан сворачивался.

— Извини, брат, Нюся совсем осатанела, — покаялся Кирилл, с тяжелым вздохом опускаясь за свой стол. — Разборки, разборки, сплошные разборки. Родичей привлекла. Слезы, хай… Дошло до того, что начали звонить знакомому наркологу. Кодировать меня собрались. Ну не дураки?!

— А ты что? — Степан искренне сочувствовал, попасться в руки такой женщины, как Нюся, он не согласился бы ни при каких обстоятельствах. Осыпь его золотом, не согласился бы.

— А что я?! Собрал вещи, сунул кольцо в карман, сделал всем ручкой и съехал… — Кирилл помолчал какое-то время и через паузу добавил со значением:

— На дачу съехал.

— Угу, — не принял его подачи Степан, продолжая собираться. — Так тут вот о делах, коротенько… — Он подсунул другу несколько бумаг, дождался, пока тот поставит свою подпись рядом с его, и продолжил:

— Не стал я никого увольнять, Кирюха. Каялся тут мне этот криворукий, каялся. Клялся, что никогда больше и ни в жисть. Оставил пока. Ты как, не против?

— Нет, — кажется, тот даже не понял, о чем речь. — Слушай, а твоя жиличка, она что?..

— Что? — Степан встал из-за стола, сунул под мышку барсетку и направился к двери.

— Она сейчас где? — Кирюха нетерпеливо заерзал на стуле.

— Дома, наверное. — Степан равнодушно пожал плечами, но интерес друга ему был отчего-то неприятен, и он фыркнул зло:

— Я что, ее пасти должен?!

— Нет, нет, упаси тебя господь! — поспешил обрадоваться Кирюха. — Дома-то у тебя?

— А где же еще! Она же с вещами приперлась! — Степан отвернулся, взявшись за ручку двери. — Пока, друг, пора мне.

Кирюха тут же засуетился, засобирался и помчался за ним следом, на ходу приговаривая с воодушевлением:

— Слушай, может, мне пригласить ее куда-нибудь, а? Как думаешь, это удобно?

— Я ничего не думаю, знаешь! — фыркнул Степан, подивившись тому, что вот ему-то в голову не пришла такая простая мысль, как пригласить Верещагину куда-нибудь поужинать.

— А ты, Степка, того.., не против?! — вдруг забеспокоился Кирилл и даже споткнулся на пороге гаража. — Может, у тебя какие-нибудь виды на нее имеются? Так ты скажи, я тогда отвалю и все такое…

— Нет у меня на нее никаких видов, Кирюха, — улыбнулся ему Степан, а про себя подумал, что выбирать-то все равно ей.

Выбирать между ними двумя.

Что же все-таки Кирюха в ней нашел? Даже Нюсе дал от ворот поворот, а ведь детей с ней иметь собирался. Чудно-о!..

— Так я еду к тебе, друг? — Кирюха топтался у своего «Фольксвагена» — точной копии Степкиной машины. — Ты как?..

— Поехали. Только давай для начала в магазин заскочим. Дома, кроме колбасы и сыра, ничего нет. А жрать, невзирая на жизненные изменения, все равно хочется. А Ираида Васильевна моя еще только во вторник придет. Не умирать же нам всем с голоду.

Под «нами» он ничего такого не подразумевал. Ну, себя, Кирюху, конечно же. Ну, и Верещагину еще, может быть. Раз уж пришла жить, не морить же ее голодом. Вот ведь история…

Степан впервые за целый день улыбнулся, вспомнив, как она провожала его на фирму.

— Ты надолго? — спросила Татьяна, скрестив руки под грудью, которая, на его взгляд, была немного великоватой для ее прозрачной стройности.

— Я? — Вопрос его поразил в самое сердце, никто со смерти матери не задавал ему таких вопросов, не смел задавать. Он сам по себе, а все остальные… Но вдруг ответил:

— Не знаю, как получится.

— Ага… Ладно… — Она повернулась и снова пошла на кухню.

— А чего ты вдруг? — крикнул он ей в спину и тут же покосился на ее ноги в капроновых колготках, Верещагина все еще ходила босиком по его полам.

— Да ничего, просто думала… Может, приготовить что к обеду?

— Нет. — Он испугался и даже головой замотал совсем по-ослиному. — Ничего не нужно! Никаких обедов! Я не обедаю дома! Никогда!!!

Еще чего не хватало! Сначала тарелка супа. Потом часть отвоеванной территории. Потом часть отвоеванной души.

Нет… Нет, нет, нет!!!

Он свободен, независим и ценит это, как ценит жизнь человек, сумевший заглянуть туда, откуда не возвращаются.

Он ушел, хлопнув дверью. Сел в машину и нарочито долго плутал по улицам, прежде чем поехал на фирму. Все пытался успокоиться, загнать раздражение внутрь. Потом она позвонила ему и, когда он ответил, сказала лишь короткое «прости».

Злиться он перестал тут же, сразу свернув в нужном месте, и через пару минут уже тормозил у ворот своего автосервиса. Будто ее кроткое извинение что-то изменило разом. А может, и изменило, он так и не понял. Зато она наверняка поняла причину его паники. Не дура же, в самом деле. Ну и пускай понимает. Понимает и не суется со своим обедом, мать его…

Они вытащили с Кирюхой из лифта по паре огромных пакетов. Степан отпер дверь своей квартиры, переступил порог и успел только нашарить на стене выключатель, когда Кирюха сдавленно зашипел ему в спину:

— Чем это так вкусно пахнет, Степаша?! Она что, еще и готовить умеет?!

— Ага, а также на машинке шить и крестиком вышивать. — Раздражение пробудилось с новой силой.

Просил же не соваться со своей стряпней, нет же…

Они зажгли свет и прошли с пакетами в кухню. На газовой плите стояли две маленькие кастрюльки, накрытые полотенцем. Кирюха тут же полез под крышки и зашептал, зашептал, восхищенно прищелкивая языком:

— Щи, Степаша! Щи самые настоящие! Как пахнут!

Щей ему хотелось, если честно. Наваристых, золотистых и густых. Со сметаной или майонезом. А на отдельной тарелке чтобы лежало мясо, наструганное крупными ломтями. Мать так всегда его кормила — сытно и незамысловато.