Венецианская блудница - Елена Арсеньева

От брезгливости Лючия даже передернулась. Князю – спать скрепостной, с мужичкой?! Она уже достаточно пробыла в России, чтобы усвоить взглядна крестьян как на существ низшей расы, однако – слишком мало, чтобы понять,как невелика разница, порою отделяющая господина от его рабов, чьи жизни вуединенных имениях взаимно зависят друг от друга и близко сплетены. Поэтому всяистория, рассказанная Шишмаревым, казалась ей сущей дичью. Тетушка Наяда,разумеется, тоже симпатий не вызывала, но ее побуждения были хотя бы понятны! Вслучае с Улькиным ребенком закон явно был бы на ее стороне, а князь Андрейпоступил с дамою как истинный медведь.

Что это там рассказывал о нем Шишмарев? Некоторые особывроде бы находят князя неотразимым? Можно представить их понятие онеотразимости! Небось полусонный увалень больше шести футов ростом, вдобавокпоперек себя шире, грубый, громогласный, унизанный драгоценностями, пахнущийпотом, с лицом словно из дерева вытесанным…

И Шишмарев осмелился предложить ей, Лючии Фессалоне, княжнеКазариновой, утонченной и нежной, как бархатный лепесток испанской розы,броситься в объятия этого чудища, который валялся в навозе с крепостнымидевками?! Лючия, привстав, в сердцах взбила кулаками подушку, жалея, что это неШишмарев и не Извольский одновременно; перевернула ее, рухнула на прохладнуюсторону, в ярости от того, что утро близко, а сон далек… и вдруг глаза еезакрылись сами собой, и она словно провалилась в пуховую, мягкую бездну, успевеще изумиться, что ей все-таки удалось уснуть.

Она проснулась оттого, что кто-то довольно сильно сжал ейруку. Лючия давно уже отвыкла томно потягиваться, предаваясь утренней неге:просыпалась мгновенно, как солдат, готовый еще с закрытыми глазами схватиться спротивником. И ей был понятен промельк удивления на лице Шишмарева (а разбудилЛючию именно он), встретившего не затуманенный, а острый, бессонный взгляд. Но,глядя на нее так же остро, Шишмарев выпалил:

– Княжна уже здесь!

Итак, он не оставил своего несусветного замысла, хотя ихзатянувшийся разговор так ничем и не кончился…

Лючия за спиной подоткнула подушку повыше и села, откинув солба волосы (она всегда спала без чепца, справедливо полагая, что у нее ещебудет время наспаться в нем досыта, когда сделается почтенной матроною). Ейхотелось выпалить сразу, что она не намерена участвовать в интриге, а потом,отделавшись от Шишмарева, как-нибудь встретиться с княжной и предупредить оготовящемся покушении. И все-таки что-то ее останавливало, мешало броситьбесповоротное «нет», добавив все, что она думает о Шишмареве…

А ему, конечно, нельзя было отказать в проницательности!Резко выставив ладонь, словно останавливая Лючию, он проговорил:

– Погодите, сударыня! Вижу, отказ ваш уже созрел и вот-вотсорвется с языка, будто переспелое яблоко с ветки. Но… погодите. Еще несколькослов.

Он подошел к окну и взглянул на сияющий полдень:

– Эка погода разгулялась! Солнышко так и ломит жаром! Нет,воля ваша, а не согласен я с теми, кто говорит, будто луна в Италии лучше, чемсолнце в России!

Сердце Лючии пропустило удар, и кончики пальцев у неемгновенно похолодели. Впрочем, со свойственной ей самоуверенностью она почтисразу внушила себе, что это – не более, чем пустая фраза, и сумела сказатьвполне безразлично:

– Да? Не знаю, мне трудно судить, потому что…

– А мне показалось, синьора, что вы вполне можете судить, –резко повернулся к ней Шишмарев.

– Вот уж не знаю, с чего вы взяли! – передернула онаплечами, призвав на помощь все свое умение блефовать. – Ей-богу, я в жизнисвоей не была…

– Не спешите согрешить лживой божбою, – наставительноперебил Шишмарев.

Теперь хорошо бы возмутиться, да посильнее! Это Лючия умеладелать отменно:

– Да что вы себе позволяете, сударь?! Бесцеремонноврываетесь в комнату к даме и обвиняете ее во лжи…

– Да что вы! – снова, как нанятый, перебил ее Шишмарев. –Это вовсе не я!

– Не вы?! – театрально изумилась Лючия. – То есть ваш обликпринял кто-то другой и ворвался ко мне?

– Да нет же, ворвался я, – пояснил Шишмарев так терпеливо,словно говорил с умственно скорбной. – А вот во лжи обвиняю не я.

– Кто же? – всерьез удивилась Лючия. – Господь бог?

– Ну, с господом или даже одним из его ангелов сей господинсхож весьма слабо, а вот на диаволова подручного зело смахивает. Знаете, ведько всякому крупному врагу рода человеческого приставлены другие – так, намелкие послуги. Все они пронырливы, умом востры, догадливы, а под деланнойвертлявостью таят наблюдательность и сметливость. Один такой, вообразите,заявился здесь чуть рассвело. Человек отважный: пустился ночью из Москвы! Я какраз завтракал – на его счастье, ибо он хоть и говорит на трех языках, но, поего собственному признанию, я – чуть ли не первый, кто мог связать хотя бы трислова по-французски.

– И как же вы изъяснялись? – спросила Лючия лишь для того,чтобы хоть что-нибудь спросить, чтобы не сидеть замерев от страха, хотя,казалось бы, чего бояться? Мало ли чужеземцев путешествует по России, какая ейможет быть в том угроза?

– При нем был толмач-полячишка. Сверху шелк, а в брюхе щелк.Однако по-италийски чешет, как бес.

– У вас куда ни ткни, сударь, сплошные бесы! – сухоусмехнулась Лючия.

– Да видели бы вы сего итальянца, сами сочли бы его мелкимисчадием. А голос один чего стоит! Ничего гнусавее в жизни моей не слыхивал.Просто-таки взрезает уши!

Сердце Лючии снова засбоило. Да нет, быть не может… Не можетбыть!

– И вот, вообразите, этот синьор Чезаре… Ох, сударыня, что свами?! – всполошенно подскочил Шишмарев, не в шутку испугавшись мертвеннойбледности, вдруг покрывшей лицо его собеседницы, словно у нее в один мигвыпустили всю кровь.

– Ни-че-го, – едва выдавила по слогам Лючия, вонзая в ладониногти, чтобы придти в себя. – Итак, что вам сказал Чезаре?

Шишмарев поглядел на нее и задумчиво прижмурил один глаз.

– Ну, он сказал… он сказал, что ищет особу, которая выдаетсебя за княжну Казаринофф… и в точности описал ту даму, которую вы увидите,ежели соблаговолите посмотреть в зеркало. Ума не приложу, зачем сия особа емупонадобилась?