Вознесение - Джон Уинтерборн

помогая своими усилиями двигаться вперед. — Пойдем, до Терния еще далеко.

— Дальше, чем ты думаешь, дракошка… в таком состоянии, я никуда уже не пойду.

Вопреки ее ожиданиям, Фауст не стал ее оставлять, а напротив, — закинул прямо на свои плечи, и, тем самым, ей теперь даже не нужно было идти. Путешествие с удобством.

— Ты не в своем уме, Эмбер. Ты сдохнешь быстрее, чем дотащишь меня до Терния.

— У тебя есть идеи получше?

Ответа на этот вопрос у нее не нашлось.

— Хорошо, моя сладкая тыковка. Есть одно местечко на полпути, где ты мог бы меня оставить, если тебе прямо настолько не хочется, чтобы я сдохла здесь, на границе…

— Вот и договорились.

Преисполнившись решимостью, он немедленно отправился в путь, оставляя пепелище позади. Оставалось лишь надеяться, что у него будет достаточно времени, чтобы нагнать Андромеду. Конечно, без Девятой он передвигался бы быстрее, но… он не мог ее оставить. Это было бы бесчеловечно, даже для такой неисправимой сволочи, как она.

Фауст выдвинулся в путь на закате, а к месту назначения он пришел уже ранним утром, когда солнце потихоньку выглядывало из-за горизонта. Это была тяжелая и утомительная дорога, особенно учитывая, что почти все время он шел без остановки, лишь иногда делая десятиминутные перерывы. Все это время он не ел, не пил, не спал, убеждая себя мыслью, что наследнику драконов все ни по чем. Но сейчас обстоятельства были несколько неприятные, — он вывалился из Астрала и тащил на себе Девятую всю дорогу, и каким бы сильным Фауст не был, в конце концов, он в итоге не только устал, но и есть захотел, не упоминая уже и более частую потребность человека: воду.

Чего уж тут говорить обо всем остальном: стресс, который он испытывал из-за пропажи Андромеды, и из-за всего того, что ему довелось увидеть в Астрале, добивал его, из-за чего ему хотелось просто остановиться. Но останавливаться было нельзя, потому что где-то там его ждала Андромеда. Он это чувствовал не только сердцем, но и благодаря магической связи между ними. И все же… хотя бы разок за дорогу, ему нужно отдохнуть больше, чем десять минут, тем более что он не мог просто взять и кинуть Девятую на пороге. Нет, конечно, он мог… но ему не хотелось этого делать. Он не такой.

Он остановился на пороге неприметного каменного домика посреди глуши, к которому прилегала потрясающая кузня, которая, к сожалению, сейчас не работала. Это и было место назначение, место, где проживал так называемый друг Девятой. По крайней мере, именно в этом она уверила Фауста по дороге, а на деле это мог быть случайный дом.

Изначально ему не хотелось вламываться без спроса, но после того, как ему не ответили ему пришлось зайти и проверить. Его худшие опасения оправдались, и оказалось, что хозяина дома не было. Фаусту ничего не оставалось, кроме как сесть на скамейку, рядом с умирающей Девятой, и ждать. Единственное, что он все же прихватил кувшин с водой.

Девятая, мягко говоря, выглядела не очень: ее чудесный белый китель превратился в воплощение ужаса, будучи измазанным в грязи, заблеванным кровью и порванным в нескольких местах после всего, через что им пришлось пройти в мире Астрала. Но самое страшное, что ее одежда в данный момент была куда более приглядна, нежели ее лицо.

Фауст был готов поклясться, что Девятая стала еще бледнее, чем была раньше. Сама же она… ничего не говорила, просто сидела на скамейке с самого момента, как Фауст усадил ее туда и пошел проверить дом. Она, тем не менее, находилась в сознании.

— Люди, проклятые бессмертием, хотят пить? Есть?.. — спросил Фауст, подливая себе водичку в кружку. — Или… у вас отсутствует такая нужда как таковая?

— Я могу обходиться без нее, но вкусовые рецепторы у меня на месте… и живот у меня урчит так же, как у других людей… и этот поганый вкус стали во рту, выжигающий горло напрочь, приносит мне столько же боли, сколько другим.

— Тогда почему ты все еще не попросила попить?.. — протянув ей кружку, в недоумении спросил Фауст. — В чем чертова проблема?

— Потому что я… в такие моменты, я теряю эти чувства, это все притупляется, и… наверное, я боюсь разбить кувшин, или стакан… я его просто не удержу. Как тебе такая отговорка?

Да, видок у нее был такой, что она и впрямь даже стакана в руке не удержит.

Покачав головой, Фауст подлил воды в стакан, и, подсев поближе, дал ей попить с руки, стараясь случайно не залить ей горло. Не хватало еще того, чтобы она захлебнулась в такой момент.

Даже учитывая, что ее чувства притупились, как она и сказала, — после многих часов засухи во рту было приятно ощутить, как проклятая засохшая кровь смывается прочь.

— Какая вкусная вода, ха-ха-ха… — наконец, перестав хрипеть, проговорила Девятая, оторвавшись от стакана. — Ничего вкуснее в жизни не пила. Кроме виски, конечно.

— У виски отвратительный вкус, — подстрекнул ее Фауст. — Просто спирт с деревянным привкусом.

— Ничего ты не понимаешь, ящерка… ха-ха… кха-ха!.. — Девятая все же закашлялась, хотя на момент ей показалось, что все ее недуги позади.

Фауст поспешил ей помочь, но она отмахнулась, не желая принимать помощь.

— Хватит… — указав на него дрожащей рукой, скомандовала Девятая. — Я…

Это все, на что ее хватило, ведь после не многозначного «я» ее рука упала, и, кажется, пошевелить ею она теперь не может. Ее состояние можно было описать как «жалкая», и если бы она не была бессмертной, то любой лекарь заключил бы, что она умирает. Скрывать тут было нечего, ведь она и впрямь умирает, только вот… не до конца, да.

— Что-то не так? — удивившись, спросил Фауст. — Или это какой-то приступ гордыни?

— Оставь меня, волкотрах… — раздраженно кинула она в его адрес. — И сядь обратно.

Услышав столь оригинальное оскорбление, Фаусту и впрямь ничего не оставалось, кроме как сесть обратно и выслушать ее. Его возмутила ее неблагодарность, но он понимал, что она не хотела чувствовать себя беспомощной, а именно такой Фауст заставлял ее выглядеть, хоть и без злого умысла.

— Волкотрах… это что-то новенькое, да… — упершись локтями в стальные пластины поножей, Фауст сложил руки на подбородке и вгляделся вдаль. — М-м-м…

— Прости, Эмбер… — закинув голову назад, Девятая все же поняла, что это было лишним. — Я… всегда себя так веду, и сейчас я веду себя как мразь, которой я, собственно, и являюсь, но… да…

— Все нормально, я тоже на иголках, — невозмутимо ответил Фауст, не двинув