Дыхание дьявола - Грег Ф. Гифьюн

банкомату и опустошить свой банковский счет. После этого ты идешь домой и видишь Дуэйна, о чем ты тоже ничего не помнишь. Ты возвращаешься домой и напиваешься до беспамятства, то есть если только кто-то не вломился в твой коттедж и не украл у тебя наличные, пока ты был в отключке, ты потерял или потратил деньги до этого, во время пропажи".

"Если только я не выходил обратно в ту ночь, что маловероятно, я потратил или потерял эти деньги между двенадцатью тридцатью шестью, когда я их взял, и двенадцатью пятьюдесятью, когда меня увидел Дуэйн. Или за те несколько минут, которые мне понадобились, чтобы добраться до дома с того места, где он меня увидел".

"Я не знаю этого Дуэйна, но он бы не взял это, верно?"

"Он не стал бы красть у меня. И я не знаю, как бы он мог это сделать, если бы я об этом не знал".

"А что, если ты находился в каком-то состоянии или что-то в этом роде? Скажем, под действием наркотиков".

"Под действием наркотиков?"

" Ты не задумывался об этом?"

"Кто-то накачал меня наркотиками?"

"Такое случается. Женщин постоянно накачивают. Почему бы не парня?"

По мне пробежал холодок. Я решил, что это из-за кондиционера в ресторане. Может, кто-то подсунул мне что-то, а потом воспользовался этим, убедив меня в каком-то измененном состоянии опустошить мой банковский счет?

"Дело в том, что у банкомата я действительно выгляжу не в своей тарелке, но не настолько одурманенным, чтобы кто-то мог убедить меня сделать это".

"Есть ли еще какая-нибудь причина, по которой ты мог снять деньги?"

"Нет, это был последний цент, который у меня был, Соф".

"Ты совсем без денег?"

"Совсем".

Она потянулась к свободному стулу рядом с собой, куда положила сумочку, и взяла ее на колени. "У меня не так уж много", - сказала она, порывшись в ней, прежде чем достать бумажник. "Потому что я такая же безденежная сучка, как и ты, но у меня есть немного лишнего. У меня есть немного наличных. Я могу заплатить за обед своей дебетовой картой".

"Нет", - сказала я. "Я-"

"День зарплаты через неделю. Ты не можешь быть без денег целую неделю".

"Это не твоя проблема, я не могу брать у тебя деньги, я..."

"Тише." Она положила на стол небольшую пачку денег и пододвинула ее ко мне. "Здесь всего сто баксов, но этого хватит до следующего чека".

"Софи..."

"Возьми."

"Я не могу".

"Я хочу, чтобы они были у тебя. Кроме того, это всего лишь кредит".

"Софи, я не могу".

"Возьми и заткнись к черту, у меня от тебя голова болит". Она ткнула в меня пальцем, словно отчитывая ребенка. "Я мать, не шути со мной. Мы знаем, как сделать твою жизнь несчастной, если захотим, поверь мне. А теперь забирай. Вернешь, когда сможешь, хорошо?"

"Все это было не для того".

"Я знаю это", - сказала она, возвращая свои вещи в сумочку. "А ты думаешь, я не знаю? Ради всего святого, Стэн, мы же друзья. Не делай из мухи слона".

Прежде чем я успел возразить, появилась официантка с нашими обедами. Я положил деньги в карман, если не по другой причине, а чтобы она их не увидела.

Следующие полчаса или около того мы ели, пили и болтали о других, более приятных вещах. Я не мог вспомнить, когда в последний раз так хорошо проводил время или даже близко не позволял себе этого. Тайна произошедшего продолжала висеть над всеми, как темное облако, но какое-то время мы старались не обращать на нее внимания.

Покончив с едой, мы вышли из "Бичсайд Инн" и направились в кафе-мороженое, расположенное в квартале от нас. Местное заведение существовало на том же месте в той или иной форме с начала 1950-х годов, и, хотя оно неоднократно ремонтировалось и меняло владельцев, сохраняло вид, ощущение и очарование кафе-мороженого прошлых лет.

Пляжи были настолько переполнены, что не было смысла приближаться к ним, поэтому мы взяли наши рожки с мороженым и отправились на прогулку по драг-зоне и окрестностям, вокруг нас звучали крики из аквапарка и множество запахов, достопримечательностей и других звуков летней горячей точки, которую мы называли домом.

К середине дня мы оказались на подступах к оркестровой эстраде, где местная поп-группа выстукивала некачественную версию старой мелодии Blondie. Несколько человек расположились на большой лужайке на одеялах, устраивая пикники или просто отдыхая под музыку и наслаждаясь прекрасным днем.

Мы сели на скамейку достаточно далеко от сцены, чтобы иметь возможность поговорить. Я работал с Софи почти год, но это был первый раз, когда я действительно заметил ее в чем-то, кроме случайности. За несколько минут она вдруг стала цельной личностью, и чем больше она раскрывалась передо мной и чем лучше я ее узнавал, тем больше мне нравилось то, что я видел и слышал. Хотя временами она была циничной, здравомыслящей и обладала весьма сухим остроумием, в ней также присутствовали непринужденность и юношеский энтузиазм, которым я завидовал. Но, пожалуй, больше всего привлекали зрелость и изящество, которые существовали наряду со всем остальным. Ее противоречия не просто очаровывали. Они дополняли ее. Я уже много лет не был на свидании, если это можно назвать свиданием, и уж тем более не состоял в отношениях, и хотя это все еще казалось мне несколько чуждым и неловким, в присутствии Софи я чувствовал себя удивительно комфортно. В каком-то смысле она в безопасности, и это было приятно. Она чувствовала себя хорошо. Было приятно находиться в компании женщины, которая мне нравилась и казалась привлекательной, и которая, по какой-то нечестивой причине, очевидно, испытывала такое же влечение ко мне. Я почти забыл, что это такое.

"Я подумала о том парне у твоей двери", - сказала она довольно неожиданно.

Мы не обсуждали больше ничего из того, что произошло после обеда, и я был немного удивлен, что она вернулась к этой теме. Я не хотел впутывать ее в какие-то серьезные дела, мне просто нужно было выговориться.

Софи достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. "Я пытаюсь понять, смогу ли я найти связь между ним и потерянным временем".

"Ты думаешь, они связаны?"

"А ты?"

"Не знаю. Возможно. Слишком много совпадений, чтобы не быть, нет?"

Она постукивала по пачке, пока одна сигарета не выскользнула из нее. "И он действительно был похож на тебя?"

"Да, за исключением ран на лице. Но Альберт никогда не говорил об этом,