Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики - Дэниел Тюдор

Южнокорейский гангстерский боевик Чхингу («Друг») стал хитом подпольного кинематографа в Пхеньяне, в частности, среди школьников из элитных семей. Действие фильма происходит в портовом городе Пусан, на юге полуострова. Диалоги в фильме перенасыщены диалектизмами и жаргонизмами[52], включая одну весьма скабрезную фразу, описывающую предполагаемое сексуальное возбуждение женского персонажа. Среди пхеньянских тинейджеров эта фразочка особенно популярна.

Как и в Южной Корее, наибольшей популярностью пользуются мелодраматические сериалы[53], сюжет которых обыкновенно строится вокруг любовных треугольников, семейных раздоров и историй о прекрасных (но бедных) женщинах, выходящих замуж за сыновей владельцев корпораций-чеболей; стандартный сюжет также предполагает трагическую смерть протагонистов. Для южан просмотр слезоточивых мелодрам — форма катарсиса или эскапизма, они не столько отражают реальность, сколько гиперболизируют ее, дабы таким образом усилить эмоциональное воздействие на зрителя. Но для северян эти южнокорейские мелодрамы — напротив, открывают окно в новую реальность, и за эту (пусть и довольно условную) реальность они и ценят эти мелодрамы прежде всего. Северокорейское телевидение редко показывает негодяя, остающегося безнаказанным, или положительного героя, терпящего в итоге неудачу. Герой северокорейской мелодрамы — архетипичный рабочий, в конце концов получающий достойное и справедливое вознаграждение. Это и неправдоподобно, и скучно[54].

Но что следует из всех этих перемен? Прежде всего быстрый рост аудитории южнокорейских и других зарубежных шоу и фильмов может вынудить власти поднять ставки. Северокорейские новости сегодня выглядят уже как медиа конца ХХ века — с хорошей графикой и постановкой. Более того, источники утверждают, что официальные корейские телеканалы показывают больше иностранных фильмов. Дублированные китайские и русские фильмы всегда присутствовали в сетке вещания северокорейского телевидения, но сейчас им приходится конкурировать за эфир с фильмами, например, из Болливуда. В 2010 г. государственный канал в КНДР показал даже британский фильм «Играй как Бекхэм».

Важнее, что эта мини-телереволюция подрывает государственный контроль. До середины 90‑х годов ХХ века государство в КНДР обладало почти абсолютной монополией на распространение информации. Единственной альтернативой были слухи[55]. В прошлом северокорейцам говорили, что южане живут беднее их[56]. Поскольку сегодня в Северной Корее каждый знает, что это не так (благодаря южнокорейскому телевидению), от этого пропагандистского утверждения власти в последние годы незаметно отказались. Теперь особый акцент делается на том, что южнокорейцы — американские «марионетки». Это клише довольно старое, но эпоха цифровой информации вдохнула в него новую жизнь.

Иностранные фильмы и телевидение меняют взгляды жителей Северной Кореи и на США. Исторически пропаганда показывала американцев безусловными злодеями, единственная цель которых — превратить весь мир в свою колонию и уничтожить страны, которые этому противостоят (такие как КНДР). Плакаты изображают американских солдат, с ухмылками психопатов тычущих штыками в корейских детей, рядом с которыми застыли в ужасе неспособные помешать этому матери[57]. Но времена меняются — многие перебежчики отмечают, что их взгляды на Дядю Сэма переменились к лучшему еще на родине после просмотра нелегальных голливудских фильмов — таких как вездесущий «Титаник».

Опросы и беседы с северокорейцами показывают, что сегодня, похоже, очень многие в КНДР доверяют иностранным медиаресурсам больше, чем откровенно пропагандистским государственным. Даже лояльные пхеньянцы, не задумывающиеся о бегстве из страны, не являются исключением. Многие перебежчики признаются, что зарубежные фильмы и телепрограммы помогли им решиться покинуть страну, подготовив их к этому эмоционально и практически. Некоторые даже говорят, что медийные продукты разбудили в них любопытство к окружающему миру и разожгли его до такой степени, что это стало решающим фактором, заставившим их бежать из Северной Кореи.

Распространение USB-технологий вполне могло ускорить темп перемен. Непрезентабельные с виду USB-накопители позволяют быстро распространять медиаинформацию; они легко переходят из рук в руки, их можно использовать снова и снова; а еще их легко прятать, как мы уже говорили. В стране, где доступ к Интернету ограничен, USB-накопители превращаются в своего рода альтернативный Интернет, в котором цифровая информация передается из рук в руки. По мере неумолимого проникновения компьютеров в дома северокорейцев «подрывные» возможности этой технологии будут только нарастать, превращаясь во все более серьезную угрозу государственной монополии на распространение информации.

Примечательно, однако, что информационная мини-революция, последовавшая за голодом, так и не привела (пока) к росту недовольства режимом или к появлению желания сменить его, хотя, казалось бы, именно такой вывод просто напрашивается. Однако надежных подтверждений этому почти нет. Одна из причин поспешных прогнозов относительно якобы скорого падения северокорейского режима состоит в том, что внешний мир знает о Северной Корее очень мало. Надежной информации, которая позволила бы опровергнуть официальные сообщения о том, что происходит в КНДР, почти нет. Даже южнокорейское телевидение предлагает очень немного сюжетов о Северной Корее, поскольку среднего зрителя в Южной Корее практически не волнует то, что происходит к северу от ДМЗ. В целом та информация, что все-таки доходит до зрителей, либо совершенно устарела, либо смехотворно фантастична (как, например, в фильме «Умри, но не сейчас!» из бондианы[58]), что пагубно сказывается на ее достоверности. Можно лишь предполагать, что понимание Северной Кореи улучшится, если новости о Северной Корее будут давать чаще, фактура в этих передачах будет реальнее, а фантазия создателей художественных фильмов станет не такой дикой.