Корректировщик истории - Юрий Валин

– Обстановка так себе. В смысле, мы здесь на законных основаниях, это сомнению не подвергается. Мой коллега-особист погиб четвертого числа. Тут тоже расхождений нет. Следовательно, и осложнений с нами не возникнет. Все по плану. Но вот со связью у комбрига плохо. Со штабом армии радиосвязи нет, сносятся только через порученцев. Бригада истощена, ведет бои на пределе. Горючего еще хватает, но восстанавливать машины не успевают. Разбомбили мастерские, от техников рожки да ножки остались. И главное, связь. Боюсь, не успеем мы к месту действия.

– Если в «нуле» успели, почему здесь не успеем? – Катрин сунула тарелку Женьке. – Жри давай, Земляков. Здесь перебирать харчами не приходится.

Женька осторожно жевал кисло-сладкую мякоть. Руки грязные, на тарелке зола какая-то, но почему-то вкусно. Обалденно вкусно, если честно. А не ел всего-то со вчерашнего вечера.

Старшие разговаривали о ближайших планах. Женька слушал вполуха, разжевывая вкусную косточку. И так понятно – ночь здесь придется переждать. На следующий день бригада непременно получит приказ отходить к городу. Все ясно. В «кальке» чувствуешь себя чуть-чуть богом. В смысле – провидцем и оракулом. Тайным.

– …Патроны – это хорошо, – обрадовался Варварин. – А то и вправду как голый. И в штабе просить неловко.

Катрин выгребала из кармана шинели пистолетные патроны. Принялись набивать обоймы.

– А упаковка-то наша вполне ничего, – заметил капитан. – Оправдывают себя современные технологии.

– От кобуры горелым несет, – пробурчала Катрин. – Надо бы стволы почистить.

– Вот и займитесь, – Варварин махнул рукой куда-то в направлении ближних хат. – В третьей или четвертой халупе место имеется. Вы пока устраивайтесь, обживайтесь, начштаба насчет вас приказ отдал. Через час батальон бригады к реке выдвинется, под ногами лучше не мешаться. Жень, к тебе ПНШ-2[9]подойдет. Они вчера вечером документы взяли, посмотришь. Для разминки.

14.25. Хутор в 2 км северо-западнее дороги на Безлюдовку

На грохот Женька внимания больше не обращал. Разбирался с документами. Несколько солдатских книжек, записная книжка. В принципе, ничего сложного и интересного – обер-фельдфебель из Берлина. Но ведь подлинные бумаги. С запахом. Вчера Макс Кренн был жив, сегодня… Письмо получил 5-го числа. Хорошо работает у немцев полевая почта.

«Дорогой Макс, была счастлива получить твое письмо. Надеюсь, погода у вас скоро улучшится…»

ПНШ-2 – невысокий чернявый старлей, сначала вертелся рядом, мешал. Потом с Катрин принялся любезничать. Действительно, наставница как отвлекающий фактор выше всяких похвал. Недаром в Отделе ее так ценят. У беды глаза зеленые, не простят, не пощадят. Хм…

«…Вчера была на Потсдамер-Плац, видела Эмму. У бедняжки неприятности с мужем. Он был во Франции и…»

Громыхнуло близко, с низкого потолка посыпалась известь и глина. Женька принялся машинально выскребать из-за шиворота мусор.

– Земляков, ты бы пригибался для порядка, что ли, – весело посоветовала Катрин.

– Угу, сейчас-сейчас, – пообещал Женька.

«… и этот обманщик ей прямо в глаза заявляет, что он совершенно невиновен…»

– Так вы прямо из Москвы? – восхищался старлей. – Как там?

– Столица, она и есть столица. Живет, работает. Метро, Большой театр – все на месте. Стараемся фронту помогать чем можем.

– Да, служба у вас ответственная. Вот сразу в грязь к нам, под снаряды и мины, – старший лейтенант откровенно любовался профилем столичной гостьи.

Понять танкиста было можно. Сияла младший лейтенант: в меру загоревшая, относительно чистенькая, короткие пряди прически отливают золотом, челочку заколка-невидимка по-домашнему придерживает. О глазищах можно и не упоминать. Ангел, малость с ростом промахнувшийся. Женька и сам засмотрелся.

– Земляков, ну что там в документах важного? – немедленно осведомился ангел.

– Шестая танковая дивизия. В основном из Берлина и Гамбурга… Судя по письмам, боевой дух высокий.

– Это мы и так знаем, – вздохнул старший лейтенант. – Прут, будто медом им намазано. И танков много. Ну ничего, мы тут надежно держимся. Вот в наступление перейдем, тогда посмотрим, у кого дух тверже… Неразбериха у нас, да, Катя?

– Да брось ты. Я хоть и штабная, но на фронте бываю. Изредка. И на передовой в том числе.

Старший лейтенант глянул на одинокую медаль «За боевые заслуги», виднеющуюся под расстегнутой шинелью гостьи.

– Понимаю, у вас задания… специфические.

– Да какие там «специфические» у переводчицы? Это так получила – по совокупности ратного труда, – с досадой пояснила Катрин. – Вот за Севастополь так мне ничем и не отметили.

– О, и там приходилось бывать?

– Можно сказать, до самого последнего дня. Жаркий полуостров Крым…

В дверь загрохотали:

– Товстарлейтенант – к комбригу!

Начальник разведки выскочил, на ходу пообещав вечером заглянуть.

Женька дочитал документы. Екатерина сидела мрачная.

– Куда бумаги девать? – поинтересовался Женька.

– Солдатские книжки оставь старлею. Письма в печку, на растопку.

Письма в щелястую дверцу Женька запихал, подтолкнул лучиной. Из прогоревшей печки почему-то пахло печеным луком.

– Кать, у меня два вопроса. Можно? – Женька поворочал лучинкой в золе.

– Валяй, только не пыли. Лучше полено подсунь, а то совсем погаснет.

– Товарищ Мезина, а нас кормить будут?

– Особо губы не раскатывай, но забыть не забудут. Мы гости из штаба армии, да и товарищ капитан напомнит. Он уже вписался. Ты, кстати, меня официально и на «вы» не величай. Здесь неестественно звучит. Что еще?

– А вы… ты чего злая? Не так что-то идет?

– Все так. Просто не люблю я взгляды… собачьи.

– Э… не понял.

– Что тут понимать?! Нормальному парню на фронте чего хочется? Женской ласки, как ты правильно догадался, чуткий товарищ Земляков. И смотрят. Еще хорошо, что сейчас бригада в деле, а то отбою от кавалеров не было бы. Да я их понимаю, осуждать и не думаю. Только утомляет, – Екатерина передернула плечами. – Я к таким вещам остро чувствительная. А тут еще эта цацка, – наставница стукнула ногтем по медали. – Знаешь, как сию регалию, сияющую на женщине, интерпретируют? Медаль «За половые потуги».

– Ну… дикость так говорить, – промямлил Женька.

Катрин фыркнула:

– А война, по-твоему, что такое? Дикость и есть. Дикость, когда в тебя стреляют и убить норовят. А чуть с этим отлегло, так еще противнее. Ненавижу я из себя лощеную б… изображать. Уж к делу бы быстрее.