Месть в конверте - Фридрих Незнанский

В серьезной, строгой и сугубо деловой атмосфере прошла и следующая — где-то в начале нового учебного года — встреча с майором Завалишиным. Но на этот раз причиной озабоченности Андрея Васильевича были не какие-то очередные прегрешения студента Жаворонкова, а происшедшие месяцем раньше чехословацкие события.

Эти летние каникулы, как, впрочем, и предыдущие, Георгий проработал в составе сводного городского студенческого строительного отряда. Уж как так получилось, что слепленные «на живульку» коровники и еще какие-то там подсобные строения вполне устроили руководителей отдаленного башкирского колхоза, — одному Богу известно, но факт, что волгоградские студенты пришлись колхозникам «ко двору», и их пригласили приехать еще раз. А раз пригласили, то почему бы и нет? Заработки были, конечно, не ахти какие, но все-таки кое-что в итоге набегало. Не мог же Георгий — здоровый, взрослый мужик — позволить себе полностью сидеть на шее у родителей! Они, разумеется, и кормят, и поят, и, что называется, «на личную жизнь» не откажут, только попроси… Но стыдно же, в конце концов, в его возрасте изо дня в день стрелять «троячки» «на кино».

Работа в колхозе во второе лето определенно не заладилась, но виноваты в этом были вовсе не студенты. То цемент хозяева вовремя не завезли, то кирпичи где-то по дороге растеряли, то еще что-то там… Что ни день — бесконечные неувязки, неразбериха, простои. Ну а раз простои, то, разумеется… Нет, конечно же официальная продажа спиртного в период летней страды была строго лимитирована, возможно, на бумаге она и вообще обозначалась абсолютным нулем. Но где, скажите пожалуйста, в российской деревне, даже и в ее башкирском варианте, нельзя было при желании разжиться флягой-другой доброго самогона? Гульба шла беспрерывная и разудалая. Тут же, естественно, возникли и проблемы достаточно половозрелого и неуемного в своих желаниях возраста. Деревенские Казановы, всячески пытаясь добиться внимания и расположения студенческих «боевых» подруг, изо всех сил противились посяганиям «городских» на честь и достоинство их землячек. Дело дошло до двух-трех серьезных драк с применением подручных средств и с милицейским разбирательством.

Георгий вместе с командиром отряда, комсоргом, еще несколькими комсомольско-партийными активистами пытался утихомирить разошедшиеся страсти. Но куда там! Разгулявшаяся стихийная вольница полностью вышла из-под какого-либо контроля. И потом, одно дело — гневно и обличительно выступать с институтской трибуны, самоотверженно отстаивая принципы социалистической морали, а совсем другое — требовать от комсомольцев достойного поведения, митингуя на каком-то полуразрушенном сеновале; здесь очень даже реально было получить оглоблей по башке, а там — иди разбирайся, кто прав, кто виноват.

К концу июля стало и того хуже. К бытовой «напряженке» прибавилось реально ощущаемое общее политическое напряжение. Все перерывы в работе и паузы между выпивонами студенты заполняли беспрерывным слушанием «голосов». То ли особо раздольные просторы Башкирии этому способствовали, то ли просто на «глушилках» в далекой, Богом забытой глухомани экономили, но только Би-би-си, «Голос Америки», «Немецкая волна» ловились здесь не хуже «Маяка». И из пары-тройки имевшихся в наличии наимоднейших «Спидол», переделанных доморощенными умельцами со стандартных 25 метров на менее доступные для глушения 13, 16 и 19, бесконечным потоком звучала свежайшая «политинформация»: «Войска Закарпатского военного округа, завершившие летние учения, продолжают оставаться на территории Чехословакии», «Эмнисти интернешнл» выражает серьезную озабоченность развитием событий в Центральной Европе», «Чехословацкие лидеры апеллируют к международному общественному мнению», «Войска стран Варшавского договора концентрируются на границах Чехословакии» и, наконец, последнее: «Вновь, через двадцать три года после окончания Второй мировой войны, советские танки „утюжат“ улицы Праги!» Все. После этого по всем «голосам» ударил непробиваемый вой, визг, скрежет. И оставшийся вне конкуренции «Маяк» торжественно провозгласил: «По просьбе правительства Чехословацкой Советской Социалистической Республики…»

Ситуация сложилась неординарная. Все советские люди должны были срочно продемонстрировать полную поддержку мудрого решения партии и правительства. Не являлись исключением и затерявшиеся в башкирской глубинке волгоградские студенты. Времени для подготовки экстренного (обозначенного в протоколе как «стихийно возникшее») комсомольского собрания не было. Понадеялись на «авось». Мол, надо «затравить» в нужном русле, а там всегда найдутся желающие выступить с пониманием и одобрением. Не нашлись! Не оправдался расчет на пассивную, инертную, равнодушную массу, из которой всегда можно было вычленить нескольких услужливых «чего изволите?». На бубнящих занудные и лживые заклинания об «обострении классовой борьбы» комсомольско-партийных руководителей отряда (в том числе и на Георгия) с нескрываемым презрением взирали разбитные, хулиганистые, но очень разумные и прекрасно понимающие ситуацию парни и девчонки.

— Кто-то еще хочет выступить, товарищи? — Комсорг отряда усиленно играл в игру «Все хорошо, прекрасная маркиза», и от этой очевидной фальши Георгию стало совсем стыдно и тошно. — Прошу, товарищи! Нет желающих? — Комсорг призывно-вопрошающим взглядом обвел ряды отсутствующе-безразличных физиономий. — Ну тогда позвольте…

— А о чем говорить? Задавили чехов — вот вам и весь социализм!

Эту реплику — кажется, она исходила от Сашки Тенькова, по слухам, очень талантливого и перспективного физика, парня с цепким, ироничным умом и с не поддающейся никакому контролю несдержанностью на язык, — в протокол, разумеется, не внесли. Зачем портить благостную картину полного единодушия? А студенческий отряд, во избежание еще чего-нибудь иного-всякого, решили досрочно отправить домой.

— Вот так вот, Георгий. События последних месяцев ярко и убедительно свидетельствуют о том, в какой непростой и напряженной международной обстановке мы существуем. И каждое наше послабление, каждый наш промах тут же используются и берутся на вооружение международной реакцией, — заключил при очередной встрече Андрей Васильевич.

Количество прослушанных и прочитанных за последние недели материалов о происках и коварстве международного империализма настолько уже превышало все допустимые пределы восприятия, что Георгий с трудом сдержал себя от желания театрально «закатить глаза». Он был достаточно верноподданным и вернопослушным последователем коммунистической доктрины, чтобы находить в себе силы прилюдно демонстрировать непоколебимую веру в своевременность и разумность происшедшей акции. Но он был все-таки и достаточно думающим человеком, обучающимся хоть и на препарированных и выхолощенных советских источниках, но все-таки позволяющих сделать определенные выводы, а именно: оккупация независимой Чехословакии в 1968-м невероятно родственна оккупации 1938-го, разве что цвет мундиров был иной и соответственно танки были иной модификации и иного производства. Но вступать в дебаты с Андреем Васильевичем… Увольте! Не то место и не та ситуация.

— Нам предстоит очень большая и очень кропотливая работа. Мы, к сожалению, своевременно недооценили в полной мере тлетворного влияния Запада на умы нашей молодежи, никогда не устану повторять — замечательной молодежи, но, к сожалению, не имеющей еще достаточно жизненного опыта и соответственно умения противостоять враждебным поползновениям. И первейшая наша сегодняшняя задача — жестко и бескомпромиссно исправлять свои же собственные ошибки, дать молодежи, не переоценивая степени ее зрелости и политической подготовки, верные идеологические установки, способствовать формированию зрелого отношения к жизни, четких классовых позиций.