Руна жизни - Роман Перин

Базунову показалась, что ворона поняла его слова и перестала сопротивляться. Наклонив голову набок она, смотрела на руки освободителя.

— Ну вот, курносая, ты свободна. Надо же какая у тебя старая гайка — четырёхгранная, а сейчас шестигранные гайки; антисемиты считают, что это еврейские происки. А, курносая?

Базунов уже хотел отпустить ворону, но вдруг заметил, что её правое крыло неестественно смещено и, вздохнув, нравоучительно заговорил:

— Ну, подруга, ты не только запуталась, ты ещё и крыло сломала. И где тебя угодило в такую переделку попасть? Ладно, будем лечить, но не сейчас. Тут, может, судьба государства решается, а ты все карты можешь спутать, — Базунов открыл бардачок и, убедившись, что ворона в него помещается, сунул её туда и закрыл крышку.

В это время возле машины послышались шаги. По аллее шла пожилая пара ленинградских интеллигентов. Базунов узнал типичный «одесский говор», который евреи старого поколения неизменно носят с собой и достают его, когда оказываются в своём кругу. Это наверняка была семейная пара, уже справившая золотую свадьбу. Жена отчитывала мужа: «Яков, тебе сколько лет? Тебе восемьдесят три года! Нет тебе не восемьдесят три года! Тебе восемь лет и три месяца. Кто просил тебя спорить с рабби? Кому есть дело, что ты доктор наук. Ты уже не на должности, ты простой советский пенсионер, ты ничего не можешь. Я прощала тебе всех совращённых студенток, я простила тебе твою странную дружбу с этим Борей. Но я тебе не прощу эту выходку безбожного советского еврея…». Яков решил защищаться и козлиным голоском запел: «Укусила кошка собачку за больное место, за схрачку…».

Уже вдали жена визжала: «Ты, Яков, глуп, как гой. Не зря моя мама подозревала, что ты не чистокровный еврей…».

Базунову показалось, что этот блудливый Яков выступал у них в Обществе «Знание» с лекцией «Роль семьи в системе коммунистического воспитания детей».

Внезапно в окне двери появилось хитро улыбающаяся лицо Людвига Ивановича:

— И ты, мой друг, ездишь на этом ведре, — театрально продекламировал Людвиг Иванович, открывая дверь «Москвича». — Ну, выйди, конспиратор, я тебя обниму!

Базунов вышел, и давние приятели застыли в объятиях. Чернин наблюдал за сентиментальной сценой, держась за чахлую берёзку, слегка покачиваясь вместе с ней.

Через двадцать минут они уже сидели в большом зале на уютных дубовых креслах с изящными подлокотниками в виде сползающих змей за маленьким карточным столиком начала двадцатого века, покрытого клеёнчатой картой Ленинградской области. На столе стояли бутылка «Столичной» и бутылка армянского пятизвёздочного коньяка. Три узенькие рюмочки из зелёного стекла на тонких ножках с узорчатой огранкой были ровненько расставлены на серебряном подносе, тоже не пролетарского происхождения, а в центре подноса лежала огромная ветвь тёмного, крупного винограда. Четыре горящих свечи на бронзовом подсвечнике окончательно завершали таинственную картину. Базунов в торжественной тишине открыл коньяк и, окинув взором затихших друзей, громко заговорил:

— Друзья, мы собрались, чтобы обменяться мнениями, и от искренности нашего общения может зависеть многое, — огромная тень Базунова падала на стену и потолок зала. Чернин и Людвиг Иванович смотрели не на говорящего приятеля, а на его тень, причудливо скользящую по всему пространству десятиметровых стен и большого потолка-купола, расписанного на какой-то библейский сюжет блёклыми красками.

— Коля, меньше пафоса! — внезапно крикнул Людвиг Иванович, и его голос эхом отозвался из темноты. — А то я не догадываюсь, зачем меня генерал так упорно старался напоить. Я скажу больше, я давно почувствовал, что наш Нилыч что-то задумал. Я его взгляд, обращённый в себя, хорошо знаю. Так что, мои дорогие мужики, вопросов можете не задавать. Я знаю, какие вопросы сейчас задают себе нормальные и честные люди. В таком зале, кстати, его хозяин, Елагин, был известным масоном, только и место говорить о сегодняшнем дне. Ведь не везде удобно говорить на ту или иную тему. Ты, Николай, молодец, всё обставил как надо; у тебя всегда был вкус, несмотря на крестьянское происхождение, — Людвиг Иванович пригубил коньяк, закусил виноградиной, откинулся на кресло и, глядя на свечи, продолжил:

— Я думаю, вы знаете, что мне приходилось незадолго до смерти близко общаться с Юрием Владимировичем. Андропов был тяжело болен, и болен он был давно. Как бы вам странным не показалось, но он был одним из самых больных членов Политбюро, а если глубже в историю, то самым больным императором. Когда резервы классической медицины были исчерпаны, пригласили меня. С ним уже поработали разные экстрасенсы, но в основе своей это были опытные гипнотизеры, не больше. Я, в сущности, застал уже необратимые процессы. Можно сказать, что почек уже не было, а печень — дышала на ладан. Но мне удалось достичь некоторого улучшения самочувствия больного, и я стал неприкасаемым. Быстро вошёл в ближайший круг его друзей и сослуживцев. Каждый день почти полгода я был рядом с Андроповым. Не считая редких поездок на Дальний Восток и Алтай за необходимыми компонентами для лекарств. Как говорят некоторые исследователи христианской трактовки сотворения мира, день Бога не был равен дню человека, а исчислялся тысячью лет. Вот и там, на вершине пирамиды власти, и время, и материя имеют другие измерения в силу их влияния на судьбы миллионов душ. Но ближе к сути. Первые странности начались с того момента, как я занялся составлением астрономического гороскопа, именно астрономического, а не астрологического для вычисления времени наиболее эффективного воздействия лекарств. Дело в том, что многие препараты для достижения их воздействия нужно принимать в определённое время, привязанное и к фазам луны, и к положению планет. И для каждого человека это индивидуально. Так вот, я получил другую дату рождения Юрия Владимировича, отличную от официальной. Что меня как человека любопытного подтолкнуло к изучению биографии этого человека, управляющего огромной империей. Так вот, друзья мои, настоящей биографии Юрия Владимировича никто не знает, кроме него самого. Во всех публикациях биографии генсека не указывалась его национальность. Ну не печатать же, что глава КГБ, а затем страны — еврей. Кто мог знать, что мать Юрия Владимировича — еврейка по фамилии Файнштейн, а папа тоже не со славянской фамилией. По одной версии, он был железнодорожным рабочим или телеграфистом, по другой — ювелиром и работал в ювелирной мастерской, которая располагалась на железнодорожной станции. Влияли ли национальная составляющая и болезнь Андропова на принятие решений? Конечно, да. Тут не надо ходить к Юнгу. Человек, который знает, что правит народом, который не всегда был благосклонен к его предкам, владыка, который вынужден перед подданными скрывать свою истинную национальность, — не будет милостив. Отсюда его «жесткие решения», но почему-то эти решения только ухудшали положение в стране или вообще не решали проблем. Любая болезнь накладывает на психику человека свой след. Но этот след разный у разных людей в зависимости ещё и от их социального положения, от культуры. Одно дело, когда болезнь застаёт человека из толпы, из нижнего звена пирамиды, но другое дело — облечённого властью…