Темный секрет Санты - Шеридан Энн

Ник качает головой.

— Э-э-э… Возможно, мне не стоило поднимать этот вопрос.

— О чем, черт возьми, ты говоришь, Николас Клаус? Подожди. Это твоя фамилия? Или Крингл? Как Крис Крингл?

— Это просто Святой Николай. Фамилии нет. Но не называй меня Святым Николаем, это мой отец. Меня зовут просто Ник.

— Ладно, Ник. Скажи мне, что парень из той песни на самом деле не видел, как ты целовал его маму.

Ник смеется, его ухмылка становится шире.

— Виноват, — говорит он. — Только я не целовал ее, я трах…

— СРАНЬ ГОСПОДНЯ, — визжу я, прерывая его. — Это одна из моих любимых рождественских песен, и теперь я никогда не смогу спеть ее снова.

— Я шучу, — смеется он. — Эта песня существует уже много лет. На самом деле это был мой дедушка, которого застукали за тем, что он намочил свой член.

— Фу-у-у. — Я собираюсь сделать ему еще выговор, когда мои глаза расширяются от ужаса. — Подожди. Значит ли это, что я не первый твой перепихон в канун Рождества за время работы?

Его глаза лишь немного расширяются, прежде чем он быстро приходит в себя.

— Могу я напомнить тебе, что у тебя был парень в течение стольких-то лет. Неужели ты ожидала, что я продержусь все эти годы, ожидая, пока ты поймешь, какая ты грязная девчонка жаждущая меня?

Я пожимаю плечами. В чем-то он прав.

— И просто чтобы ты знала, — продолжает Ник. — Пробираться в твою комнату посреди ночи вряд ли так весело, когда в твоей постели другой мужчина, — говорит он мне. — Кстати, где он? Ты наконец сбросила мертвый груз?

— У мертвого груза были проблемы с удержанием члена в штанах.

— О черт. Извини, что я заговорил об этом.

Я пожимаю плечами.

— Знаешь, это действительно беспокоило меня последние несколько недель с тех пор, как это случилось, но после сегодняшней ночи, кажется, меня это больше не волнует.

Ник задерживает на мне взгляд всего на мгновение, и я чувствую тяжесть всего недосказанного между нами. Как раз в тот момент, когда я пытаюсь найти способ объяснить миллион разных вещей, проносящихся в моей голове, мы достигаем крыши, и весь мой мир разлетается на миллион осколков.

— Какого черта? — Бормочу я себе под нос, останавливаясь на верхней ступеньке, когда вижу большие красные сани, окруженные восемью спящими северными оленями. Мой мозг едва может это осмыслить, но это прямо передо мной. Каждая рождественская история, рассказанная мне в детстве, внезапно всплывает в моей памяти, и я не могу удержаться от изумления при виде этого зрелища.

— Который из них Рудольф? — Спрашиваю я, понизив голос, чтобы не разбудить их.

Ник тянет меня за руку, подводя ближе к своим… питомцам? Или они сотрудники? Полагаю, я действительно не знаю. — Продолжительность жизни северных оленей составляет всего пятнадцать-восемнадцать лет. Настоящих северных оленей, которых вы знали по всем этим знаменитым историям и песням, давно нет. Это их потомки. Со времен первых оленей сменилось несколько поколений.

— О, — говорю я, чувствуя легкое разочарование, но, полагаю, в этом есть смысл.

— А вот этот, — говорит он, подходя к тому, что спит ближе всех к нам, прежде чем наклониться и нежно провести пальцами у него между глаз. — Это Такер. Он прямой потомок Дэшера и Кометы.

— Подожди. У Дэшера и Кометы были общие дети? Я думала, все северные олени были женского пола.

— Нет, — говорит он. — Они должны как-то размножаться. Но история любви Дэшера и Кометы была историей их любви на века.

Глупая улыбка расползается по моему лицу, и я наблюдаю, как Ник выпрямляется во весь рост и возвращается ко мне, тяжесть в его глазах убивает меня.

Вот и все. Он должен уйти. И что потом?

Мое сердце разрывается, когда он снова подходит ко мне, и, словно прочитав мои мысли, он берет меня за руку и прижимает к своей широкой груди.

— Пожелай мне вернуться, Мила. Пока ты желаешь меня, я буду продолжать приходить.

Я киваю. Целых двенадцать месяцев, прежде чем я увижу его снова.

Его губы опускаются к моим, и он целует меня с такой искренностью, что каждая частичка моего разбитого сердца срастается. Только когда он отстраняется, я чувствую, что снова распадаюсь на части. Его лоб прижимается к моему, и он выглядит почти измученным. Я не могу не задаться вопросом, не сказывается ли на нем физически то, что он так долго здесь.

Его рука убирается с моей талии, и он роется в кармане, прежде чем вытащить единственный серебряный амулет и вложить его мне в руку. Глядя вниз, я не могу удержаться от улыбки, разглядывая маленький талисман. Это список непослушных, с моим именем, нацарапанным прямо в центре.

— Это прекрасно, — шепчу я.

Ник кивает и сжимает мою руку, и с этими словами он отворачивается, направляясь прямо к своим саням, когда восемь северных оленей внезапно просыпаются, выглядя так, словно в них сосредоточена вся энергия мира.

Затем в мгновение ока они исчезают, оставляя крышу такой же пустой, как и мое сердце.

Я сжимаю талисман "Список непослушных", когда слезы начинают наворачиваться на глаза, и когда холод в воздухе становится невыносимым, я спешу обратно по пожарной лестнице в свою квартиру. Вернувшись в свою спальню, я рухнула на кровать, прежде чем взять браслет с прикроватной тумбочки и поспешно добавить этот к ряду других, разместив его по центру. Этот конкретный амулет всегда будет иметь для меня гораздо большую ценность, чем другие.

Слезы не перестают литься, и когда я переворачиваюсь на другой бок, я чувствую что-то в своей постели. Пошарив среди простыней, я нахожу красную атласную ленту, которой он перевязывал мне запястья, ручку и распечатку моих рождественских пожеланий.

Беру ручку, поднимаю список и просматриваю последнее желание, прежде чем окончательно поставить на нем галочку, зная без малейших сомнений, что ни один другой мужчина никогда не сравнится с той ночью, которая только что была у меня с Ником. Ни один другой мужчина никогда не заставит меня почувствовать себя такой живой, и ни один другой мужчина никогда не заставит меня чувствовать себя так, как он.

Я хочу почувствовать себя живой, почувствовать то, чего никогда раньше не чувствовала, и трахнуться так хорошо, что это будет ни с чем не сравнимо.

7

МИЛА

ЯНВАРЬ

Идя по оживленной улице Нью-Йорка, я останавливаюсь у того самого фонтана, к которому Каролина затащила меня всего несколько коротких недель назад. Только теперь фонтан покрыт твердым, как камень, льдом. Если