Шоу безликих - Хейли Баркер

Когда девушка приземляется в ложу, я даже не думаю о том, что делаю. В моей голове одна мысль: ей нужна помощь.

Я слышу свой собственный голос, слова, которые вылетают из меня.

— Все в порядке, можешь довериться мне.

Мои руки обхватывают девичью талию, и я подсаживаю ее на канат, за который она хватается в тот самый миг, когда охранники отталкивают меня назад. Какой-то частью сознания я слышу рассерженные крики родителей, но они напоминают белый шум.

Ничего не имеет значения, кроме Кошки и каната. Я смотрю на нее: между тем она без особых усилий выпрямляется и начинает раскачиваться. Конечно же, ей все удастся. Еще разок качнувшись, она взлетает вверх и одним легким движением запрыгивает на канат.

Внезапно до меня доходит, что никто больше не кричит, требуя ее смерти. Наоборот, все восторженно скандируют ее имя, как будто она вдруг стала всеобщим кумиром.

Она снова смотрит на меня, но теперь у нее злые глаза. Враждебные, как будто я ее обидел, а не спас. Она снова делает обратное сальто. Все ее тело изгибается, но смотреть она продолжает на меня, прожигая во мне дыру. Она ненавидит меня. На этот раз мне не удается выдержать ее взгляд. Я вынужден отвести глаза.

Когда представление заканчивается, Амина быстро уводит меня по верхним туннелям в лазарет.

— С ними все будет в порядке, — говорит она, рассматривая мои ладони, — если их обработать прямо сейчас.

Она втирает в них какую-то мазь, затем роется в аптечке в поисках повязки и вытаскивает серую тряпицу.

— Это единственное, что у меня осталось, — она с сомнением разглядывает ее. — Выглядит не слишком стерильной.

Тем не менее, нахмурившись, она перевязывает мои ладони.

— Я чуть не потеряла тебя сегодня вечером, — отчитывает меня подруга. — Что там произошло?

Ее тревога вполне обоснованна. Не вмешайся этот Чистый мальчишка, не помоги он мне вернуться на канат, не знаю, где бы я была сейчас.

— Это все Сильвио, — отвечаю я. — Он пытался подстроить мое падение. Он дернул канат.

От удивления глаза Амины готовы вылезти на лоб.

— Хоши, — серьезно произносит она. — Если это правда, тебе нужно быть крайне осторожной.

Она как будто забывает про повязку и просто сидит, уставившись в одну точку. Когда же она снова смотрит на меня, ее лицо белее мела.

— Мы срочно должны что-то придумать, — говорит она. — Нужно убедить его, что ты должна выступать и дальше!

— Конечно, я могу выступать! — чуть заносчиво говорю я. — Весь сезон я была самым популярным номером программы, даже выступая в одиночку.

— Это ничего не гарантирует — ты должна это понять! Вспомни все те номера, которые он на пике их популярности выбросил из программы!

Она продолжает перевязывать мои руки, плотно забинтовывая их.

— Убедись в том, что ты с этого момента строго придерживаешься правил, слышишь меня? Никакого слепого героизма, никакого неповиновения. Отныне ты делаешь именно то, что он тебе говорит, ты поняла меня?

— Поняла, — со вздохом отвечаю я.

Мы возвращаемся домой. Несмотря на все нотации отца и возмущенные речи матери, меня волнует лишь одно: выражение лица девушки в тот момент, когда она смотрела на меня. Отравленная стрела, пущенная прямо в цель.

— Тебя все видели! — едва не бьется в истерике мать. — Все на этой проклятой арене видели тебя. Тебя! Видели, как ты обхватил за талию эту девчонку. Как будто эта мерзкая замарашка — принцесса! Видеть тебя не могу! Зла не хватает! Отправляйся в душ! Прямо сейчас. Отскреби себя дочиста. И не попадайся мне на глаза! Не желаю разговаривать с тобой!

По идее меня должно мучить раскаяние, я должен чувствовать себя оскверненным, но этого не происходит.

Странно, но меня не задевает ее гнев. Я смотрю на Фрэнсиса. В кои-то веки тот как воды в рот набрал; лишь ухмыляется и поглядывает на меня, злорадно наблюдая, как меня отчитывают родители. Он в полном восторге.

Их слова стекают с меня, словно с гуся вода, я не спорю, но и не извиняюсь. При первой же возможности стремительно выхожу из комнаты и поднимаюсь наверх.

Далеко внизу сверкают огни цирка.

Он совсем не такой, как я его себе представлял. Цирк прекрасен. Он манит к себе и пьянит. Он мрачен. От него исходит зло. В нем убивают людей, убивают ради удовольствия публики. Разве это не так? Но ведь этого не может быть, верно?

Она там, где-то под этими вздымающимися крышами. Интересно, она сейчас одинока? Ей сейчас страшно. Да, скорее всего, страшно.

Она не покидает мои мысли. Эта девчонка-Отброс. Она как будто сделала сальто и приземлилась в моей голове.

Когда мы выходим из лазарета, большая часть девушек уже заснула. Грета сидит снаружи и грызет ногти.

— Слушай, — говорю я ей. — Амина обработала их, с ними все будет в порядке.

Она будто сразу принимает на веру мои слова, возможно, потому что очень устала.

Мы втроем как можно тише крадемся к нашим койкам. Когда Амина ложится на верхнюю койку, я слышу скрип пружин. Даже не затеваю обычный разговор с Гретой, лишь отодвигаюсь, чтобы освободить место рядом со мной.

Она обнимает свою куклу, сжимается в комочек и закрывает глаза.

Не могу перестать думать о случившемся — я еще никогда не падала. Даже когда погибали другие, я всегда чувствовала себя неуязвимой. Мне было их жаль, я расстраивалась, но страх был мне неведом. Мне везет там, под куполом, всегда везет. И я хороша в своем деле, хотя вслух никогда этого не скажу.

Будь у меня другая жизнь, я бы все равно нашла цирковой канат. Он часть меня. Вот почему меня зовут Кошкой: я уверенная в себе и ловкая. Я — самая лучшая.

Я шла к этому постепенно, шаг за шагом, проживая все мои девять жизней. Именно ради этого Чистые каждый вечер толпами валят в цирк. Именно это заставляет их сначала истошно вопить, требуя моей смерти, а затем бурно ликовать, радуясь тому, что я в очередной раз осталась жива.

И вот это ощущение неуязвимости покинуло меня. Интересно, сколько времени мне отпущено? Сколько еще вечеров пройдет, прежде чем я снова сорвусь и никто не пожелает спасти меня?

Сильвио дернул за канат. Похоже, он окончательно решил меня убить. Легко представить, какую шумиху вызовет моя смерть. Цирк снова прогремит в прессе. Нет, только не это. Я не должна этого допустить. Я стараюсь сосредоточиться на других вещах, но всякий раз, когда я пытаюсь, в моей голове возникает лицо того мальчишки, его пристальный взгляд.

Больше всего на свете я ненавижу Чистых. Я желаю им мучительной смерти в адском пламени. Какая же я дурочка! Тоже мне, галантный герой! Он — Чистый.