Сын Дьявола - Любовь Попова

Я сбегаю по лестнице с пешеходного моста. Стремительно. Перепрыгивая через две ступени. Чувствую, как дыхания почти не осталось, а бок колет.

Электричка уже трогается, набирает скорость, а я кричу:

— Максим!

Он поворачивает голову, морщинка на лбу разглаживается, а рука тянется ко мне.

— Шевели копытами!

Деликатность не его конек. Улыбаюсь, бегу со всех ног, радуясь, что не додумалась одеть каблуки.

Цепляю кончики его шершавых, огрубевших пальцев и тут же чувствую, что он буквально втягивает меня в тамбур.

Тяжело выдыхаю, пытаясь отдышаться, смотрю вниз и вижу мужчину в форме проводника. Без сознания.

— Ты что наделал? — смотрю на Максима, но тот только плечами пожимает.

— Он устал просто, говорит двери закрываются, закрываются. А я же знал, что ты опоздаешь.

Смеюсь, не веря, что пробежала такой марафон ради этого мелкого преступника и беру из протянутой руки бутылку воды.

Хочу попить, но ошеломленно смотрю, как он вытаскивает распорку и кидает ее в закрывающиеся створки двери.

— То есть эта железная штука ее и сдерживала?

Поворачивается ко мне и довольным взглядом оглядывает, кивает.

— Все ради принцессы, — низкий голос и рука уже держит за лацкан жакета. Максим притягивает меня к себе, крепко держит поясницу, обжигая касанием даже сквозь слои одежды. Содрогаюсь от тепла, что пробирает до самого сердца.

Он смотрит в глаза сверху вниз, отбирает открытую бутылку, пьет сам…

— Ты сумасшедший, — шепчу, не веря, что все это происходит со мной, и мельком замечаю, как проносится за окном ландшафт московской области, приближая нас к столице.

Максим хмыкает, рукой касается моей нижней губы, оттягивает и, нависнув, вливает воду изо рта в рот, тут же целуя.

И я обнимаю его за шею, прижимаюсь крепче, чувствую стояк. Прикрывая глаза от удовольствия. Он просто нереальный, смелый, сумасшедший, мой. Сейчас только мой.

Ощущаю, как сухое горло смачивает освежающая влага, а по телу как будто пускают приятный, волнующий ток.

Так неправильно. Так прекрасно.

— Когда возвращаемся? — спрашивает он, резко обрывая поцелуй и сжимает мою задницу. Ждет ответа, знаю, что волнуется.

Пальцами прохожусь по волосам Максима, задираю голову и повторяю его вчерашнее движение языком. Чувствую смесь вкусов кожи, пота и геля для душа. Вылизываю кадык, смотрю в глаза и растягиваю губы в улыбке.

— Завтра.

Мы сели на свободное место у самого выхода. Очень близко к друг другу. А когда на следующей станции народ в вагон забился под завязку, Максим просто прижал меня к окну. При этом он обнял меня рукой, чтобы я не касалась металлического выступа окна.

И, наверное, мне бы из этой короткой поездки и нечего было вспомнить, ведь из-за стука колес состава и шума голосов мы так и не поговорили, но… Но…

Но Макс вставил мне в уши свой старый наушник, второй себе и включил чертову песню. Песню, которую не знает разве что глухой.

Вдох, выдох и мы опять играем в любимых…

Он не говорил, не подпевал, не смотрел в глаза, просто одной рукой обнимал, а другой гладил между пальцами, незаметно совершая с ними почти половой акт. И я уплывала, тонула в этих чувствах, ощущениях, пока внутри что-то так приятно сжималось.

Эта дрожь и счастье как свет солнца, заполнившее тело, длились все то время пока мы шли от вокзала, почти не замечая древних достопримечательностей самого дорогого города мира.

Нам было достаточно рук, коротких поцелуев и длинных, таких длинных, обжигающих взглядов. Разговор ни о чем и мелодия на репите. Никогда не думала, что захочу остановить время. Вот прямо здесь. Сейчас. Просто замереть и чувствовать на своих губах его ментоловый вкус.

— Зачем ты куришь? — спрашиваю, когда мы подходим к какой-то арке возле многолюдного перекрестка и он достает из рюкзака телефон и выбрасывает недокуренную сигарету на асфальт.

— Так проще пережить тот пиздец, что я видел всю жизнь, — говорит он. А я закатываю глаза и давлю носком балеток бычок.

— Но ты все равно не хочешь мне рассказать? — спрашиваю, наблюдая, как он набирает телефон и ведет меня под арку в широкое пространство между домами, где на трехэтажном здании большими, красными буквами мелькает «Голод».

— Ты же мне не рассказываешь, почему не дала Королеву.

— Максим, — снова хмурюсь и тут же прячусь за него, когда подходим к амбалу у входа. Максим почти с него ростом, но слава богу не такой огромный.

— Привет, Бес, — улыбается этот лысый и протягивает лапу. — К Макару зайди после боя. Твоя киска?

— Моя, — немногословно говорит и кивает Максим и почти тащит меня мимо подмигнувшего мужика в темное со спертым запахом пота и денег помещение. И мне здесь не нравится. И не нравится, что здесь приходится бывать Максиму. Даже Максиму уже, кажется, не нравится идея привести меня сюда, потому что лицо его напоминает напряженную, белую маску.

В самом клубе нет белых цветов.

Красные оттенки, настоящая черная кожа, свисающие ткани, лакированные двери потайных комнат. Все создает яркое впечатление борделя, грязи и меня пронзает дрожь страха и неприятная тошнота.

Все время, пока мы здесь были, не отходила от Максима, но пришло время боя и мне пришлось не просто отпустить, но и смотреть как его красивое лицо и тело разбивают буквально в кровь.

Я во все глаза наблюдаю, как огромный мужик раз за разом нападет на Максима, а тот не успевает порой прикрыться, получая удары, сравнимые с ударом кувалды. А люди вокруг рьяно болеют, подбадривают того, у кого больше шансов на победу.

И если сначала это был мужик, то по итогу поддерживать выкриками стали Максима. Я никогда не грызла ногти, но сегодня искусала себе все, почти в мясо и кровь. Я сижу в самом углу зала, чтобы глумливый и возбужденный народ меня не заметил, и никто не решил вдруг изнасиловать. Это слова Максима, но его внушительный тон и подвыпившие лица собравшихся не оставили мне повода для сомнений. Здесь может произойти все, что угодно.

Я еще натянула его куртку с капюшоном, почти скрывая волосы и лицо. И когда объявила брейк, я вдруг заметила вдалеке знакомое лицо. Даже два.

Страх ледяной коркой покрыл кожу, и я вжалась в кресло теснее, сразу думая о том, в какую сторону бежать и что говорить, если вдруг Андронов с Королевым-старшим меня здесь увидят.

Пока я наблюдаю следующий раунд избивания Максима, рядом плюхается чье-то огромное тело.

Прислушиваюсь сквозь крики к телефонному разговору над головой и замираю от отвращения.

— Ты мне не заливай. Они целками к тебе отправились, — говорил мужской голос на чистом английском, который я учу с девяти лет. — Если твои парни выебали их по дороге, то ко мне нет претензий, так что гони бабло. Не заливай, мне в этой сраной стране пиздоболов хватает. С тебя пятьдесят штук или твоя дочка целочка. Ей сколько?