Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

ветки. При этом она не проронила ни слова о том, что её так занимало.

И я не торопил её с расспросами. Хелла принадлежала к числу тех людей, которые немедленно замыкаются в себе, стоит лишь проявить чрезмерное любопытство или начать настаивать на откровениях. Она всегда предпочитала рассказать все сама, когда будет готова, нежели отвечать на прямые вопросы. Но также я знал, что, если ей действительно хочется поделиться чем-то, она не станет долго тянуть. Поэтому мне оставалось лишь молча идти рядом, готовый поддержать её, если она снова потеряет равновесие.

Когда мы, наконец, спустились к подножию нашего любимого холма, Хелла вдруг горько вздохнула, выпуская из себя все невысказанные переживания, и закрыла лицо руками, покрасневшими от мороза.

— Я потеряю сестру, — произнесла она дрожащим голосом, и следом раздался тихий, приглушенный плач, словно где-то внутри неё разбилось что-то хрупкое и дорогое.

Сняв перчатки, я достал из внутреннего кармана пальто чистый носовой платок и протянул его Хелле.

— Она любит его, — продолжала Хелла, с трудом сдерживая рыдания. — А когда я выйду за него замуж, она возненавидит меня и навсегда захочет вычеркнуть меня из числа своих сестёр! Ох, Адам! Что же делать?

Я сразу догадался, о ком идёт речь. Аннелиза была влюблена в Ганса. В их характерах действительно было много общего. Аннелиза, как и Ганс, отличалась скромностью и молчаливостью, но также, как и он, могла вспыхнуть праведным гневом из-за любой, по её мнению, несправедливости. Однако я бы не сказал, что юная Штибер способна на глубокую и долговременную злобу. И вряд ли она поступила бы так радикально, как описывала Хелла, полностью разорвав отношения с сестрой. Скорее всего, это были преувеличенные страхи Хеллы, подпитанные её собственными эмоциональными переживаниями.

— Она тебе сама сказала, что возненавидит тебя? — мягко спросил я, пытаясь прояснить ситуацию.

Хелла отрицательно мотнула головой, не отнимая рук от лица, будто боялась, что я увижу её слезы и сочтёт её слабой.

— Но ведь ты не хочешь этого брака? — продолжал я свою линию допроса.

— Не хочу, — всхлипнула Хелла, и её голос прозвучал глухо из-за прикрывавших лицо ладоней.

— И ты не любишь Ганса? — задал я следующий, самый важный вопрос.

— Не люблю! Никогда не полюблю! — выкрикнула Хелла, и её плечи затряслись от рыданий. Она больше не пыталась сдержаться.

— Значит, и переживать незачем, — сказал я уверенно, стараясь придать ей сил. — Если тебя выдадут замуж за него, это будет вина наших родителей, но никак не твоя. Да и Аннелиза слишком любит тебя, чтобы из-за этого полностью отказаться от вашей связи. — Я аккуратно убрал её руки от лица и вложил ей в ладонь свёрнутый платок.

Я бы не хотел представлять Ганса злым и жестоким. Он таким не был. Более того, он пользовался заметным успехом на балах. Его задумчивое, аристократичное лицо с характерной бледностью притягивало внимание. Тонкие губы, правильной формы нос и густые, медно-рыжие волосы создавали впечатление утончённости и благородства. К тому же, Ганс отличался исключительной вежливостью, галантностью и доскональным знанием всех этикетных тонкостей. Все эти качества, безусловно, импонировали дамам, и он часто ловил на себе восхищённые взгляды. Поэтому меня ничуть не удивила симпатия Аннелизы. Меня скорее смущал необоснованный, на мой взгляд, страх Хеллы перед ним. Если у меня были свои причины относиться к Гансу с прохладой, то он всегда проявлял к Хелле исключительное дружелюбие и внимание.

Единственным логичным объяснением этого страха было, пожалуй, то, что Хелла считала Ганса неискренним в своих проявлениях. Но разве можно винить человека, выросшего в атмосфере лицемерия и постоянного порицания любых человеческих слабостей, в том, что он научился искусно скрывать свои истинные чувства и намерения? Возможно, его вежливость была лишь маской, защищающей его от окружающего мира, а не проявлением подлинного расположения.

До сих пор я намеренно не упоминал о том, что мысли о той странной и неприятной встрече с «дядей» не давали мне покоя. Они возвращались снова и снова, словно навязчивая мелодия. Несколько раз после этого инцидента меня мучили кошмары, после которых я подолгу ворочался в постели, не в силах уснуть. Мне все время вспоминался его хриплый голос, похожий на голос человека, страдающего тяжёлой хронической ангиной. Оскал белых клыков в полумраке казался ещё более устрашающим. И каждый раз, выходя на веранду, я непроизвольно бросал взгляд туда, откуда была высунута его голова, обмотанная какими-то грязными тряпками.

Мне не стыдно признаться, что он меня действительно испугал. И образ этого человека, прочно засевший в моей памяти, пугал ещё больше. Но я отчётливо понимал, что этот «дядя» — самый опасный скелет в мамином шкафу. И мне очень хотелось знать, что же она такого натворила, что теперь в долгу перед ним оказалась вся наша семья...

Я продолжал пополнять свой дневник новыми записями, когда услышал лёгкий шорох под дверью. Все моё внимание мгновенно сосредоточилось на маленьком клочке бумаги, который проталкивался в узкую, миллиметровую щель между дверью и полом.

Любопытство, смешанное с предчувствием чего-то важного, заставило меня тут же подняться со стула и подобрать записку. Я развернул её, немедля ни секунды. Возможно, её хозяин все ещё стоял около двери, ожидая моего ответа, но выяснять это я не стал.

В записке было написано: «Я знаю, что ты был у Неё. Скажи, как её самочувствие? Говорила ли она что-нибудь обо мне?»

Думаю, не стоит и пояснять, от кого была эта записка. Имя Ганса буквально висело в воздухе. Какое-то время я раздумывал над тем, чтобы написать что-нибудь язвительное в ответ, задеть его самолюбие, но эта мысль быстро исчезла, раздавленная тяжестью упавшей на плечи усталости. В конце концов, я написал лишь короткую фразу: «Мичи лучше». И все. Никаких лишних слов, никаких эмоций. Просто констатация факта.

Запись 8

Мне исполнилось тринадцать. Хелла, как всегда, была первой, кто поздравил меня с днём рождения. Она ворвалась в мою комнату вместе с первыми лучами солнца, которые пробивались сквозь щели в ставнях, и на мгновение замерла на пороге, удивлённо рассматривая замысловатую паутину из игрушечных железнодорожных путей, раскинувшуюся по всему полу.

Я уже не спал. Пробудившись от очередного ночного кошмара, я лежал на кровати, смотрел в потолок и вёл бесконечный