Последний рассказ - Борис Сапожников

— Да вы знаете вообще, кто я?! — напыжившись, возопил хозяин «Делиции». — Я буду жаловаться в магистрат! Я до самого генерал-губернатора дойду! У меня связи!

— Ключи, — мрачно потребовал я, — или мне придётся разбить панель.

Наверное, зажатый в правой руке «Фромм» со всё ещё дымящимся стволом доказывал серьёзность моих намерений лучше всего. Парень как-то весь сдулся и сник, протянул мне ключи от машины.

— Я постараюсь быть аккуратным, — заверил его я, прежде чем усадить на пассажирское сидение Дюрана и самому устроиться за рулём.

Со стороны будки, откуда мы убрались, раздались крики боли и гнева. Я не стал смотреть туда — и так ясно, что Папа Док пришёл в себя и начал убивать всех, кто находился рядом с ним. А значит, нам надо как можно скорее убираться отсюда.

«Делиция» оказалась таким авто, какого я ни разу раньше не водил. Она сорвалась с места, словно застоявшаяся кобылица. Даже глядеть на спидометр, на котором были такие цифры, каких я прежде не видал, не хотелось. Мы почти летели по улицам, легко вписываясь во все повороты. Как и Дюран прежде, я игнорировал правила дорожного движения, не раз вылетал на встречную полосу, и хор возмущённых гудков мог состязаться с духовым оркестром.

Автомобиль превосходно слушался руля и педалей — и хотя прежде мне не доводилось ездить на такой скорости, страх быстро ушёл. Он сменился эйфорией, я весь отдался процессу вождения прекрасного гоночного автомобиля.

— Куда едем? — наконец спросил я у Дюрана, когда эйфория безумной скорости и лёгкости управления отпустила меня.

— В Беззаботный город, — ответил он. — Нас там встретят.

— Так ты звонил Бовуа, — понял я.

— Не Монгрену же, — пожал плечами Дюран. — У магистрата сейчас по горло дел, кроме меня. Сколько у тебя патронов осталось? — резко сменил он тему, наверное, скорость поездки сказывалась и на нём.

Я отлично понимал, что он говорит об особых боеприпасах. Обычные патроны и их количество вряд ли его могли сейчас интересовать.

— С теми двумя, что остались с войны, дюжина.

С риском, о котором не думал в тот момент, я кинул ему прямо на колени свой «Фромм» с полным магазином, «Нольт», в который зарядил особые боеприпасы. Запасной магазин к «Фромму» так и остался лежать в брошенном нами автомобиле, и сейчас я очень жалел, что не прихватил его с собой.

— «Нольт», — удивился Дюран. — У аришалийцев же свой калибр. Только не говори мне, что что-то делал с патронами.

— Я не такой дурак, — ответил я. — У меня континентальная модель «Мастерссона» под имперский патрон. Где бы я тебе одиннадцатимиллиметровые аришалийские патроны доставал? Они слишком дорого стоят.

Дюран кивнул и принялся сноровисто освобождать «Нольт» и «Фромм» от особых боеприпасов, заряжая их в длинный магазин своего автоматического пистолета.

— Думаешь, он догонит нас?

— И очень скоро, — заявил Дюран. — Папу Дока не остановят наши пули, а достаточно сильных магиков, чтобы справились с ним, так быстро на найдут. Нет таких в нашем урбе.

— А Бовуа тогда чем поможет? Я думал, он не очень рад тебя видеть после гибели Лобенака.

— Он вассал моего отца и не имеет права мне отказать. Я стараюсь не злоупотреблять этой властью, но сейчас такая ситуация, когда все средства хороши. Речь-то о наших с тобой шкурах.

— Бовуа мне сам говорил, что не может потягаться с Папой Доком и близко. Он, мол, не хунган даже вовсе.

— Бовуа — бокор, — согласился Дюран, как будто это всё должно мне объяснить. — У него нет лоа-наездника, как у Папы Дока или моего отца. Но вассальные клятвы в моей земле значат куда больше, нежели в Аурелии.

Выходит, несмотря на образование, полученное в Розалии, и годы жизни в Марнии, даже то, что кровь он проливал на фронтах войны именно в Аурелии, Дюран так и остался в душе уроженцем Чёрного континента.

Я мало что понял из его объяснений, но расспрашивать дальше не стал. Вряд ли он сможет рассказать всё так, чтобы дошло до меня, человека от мистики и религии Афры крайне далёкого.

Изменения, внесённые в мой организм алхимиками, работают весьма странно, далеко не всегда я понимаю, что именно они стоят за некоторыми вещами. Особенно когда веду гоночную машину по улицам урба на предельной скорости. Так что когда внутри словно плеснуло холодом, я не стал задумываться, что это может значить — просто резко крутанул руль влево, уходя на встречную полосу.

А в следующий миг рядом с нами на асфальт приземлился Папа Док. Промах его ничуть не смутил — хунган прыгнул к нам, легко преодолевая растущее расстояние. Время словно замерло для нас. Уж не знаю, это результат действия той алхимической дряни, которой меня накачали когда-то, или просто мой мозг так отреагировал в тот момент, но считанные секунды заняли куда больше времени, чем должны были. Я в подробностях разглядел Папу Дока, заглядывающего в окно нашего автомобиля, и медленно, словно воздух превратился в сироп, ползущую руку Дюрана с зажатым в ней «Фроммом». Даже заметил то, что флажок переключателя огня установлен в крайнее нижнее положение — полностью автоматическая стрельба.

«Фромм» протрещал безумной цикадой, поющей на одной долгой ноте, и выплюнул в Папу Дока всю дюжину особых боеприпасов. Папу Дока просто смело — с такого мизерного расстояния промазать нельзя, даже если стреляешь из «Фромма» одной длинной очередью.

Время снова побежало как надо, я едва сумел справиться с управлением. «Делиция» неслась на полной скорости по встречной полосе — и далеко не все успевали вовремя убраться с нашей дороги. Как мы в тот раз избежали аварии, даже не знаю — наверное, чудом, не иначе.

— Где Бовуа перехватит нас? — спросил я, когда стало ясно, что Папа Док сразу нас не нагонит.

— Он встретит нас на границе Беззаботного города, — ответил Дюран. — На иной земле он не сможет противостоять Хозяину Перекрёстков.

— Убей меня, не пойму, как он нам поможет. И ты, и он сам говорили, что Бовуа не ровня Папе Доку.

— У Бовуа нет наездника-лоа, — повторил Дюран, — но его наездником будет мой отец — такую силу имеет вассальная клятва, а уже моего отца оседлает Барон Самди.

Что-то подсказывало мне, что эта схватка будет очень эффектной.

Бовуа я сперва даже не узнал. Вместо робы он носил фрак, зауженные брюки на подтяжках и лаковые туфли. Правда, рубашкой отчего-то пренебрёг. Весь торс и его покрывала белая краска, но не нарочито грубые хаотичные мазки, как у Папы Дока, а продуманный рисунок, изображающий скелет человека. Особенно удался череп, нанесённый на лицо. Дополняли картину высокий цилиндр с белой лентой и элегантная трость с навершием, само собой, в виде человеческого черепа.

Я затормозил рядом с ним и как можно аккуратнее припарковал «Делицию». Ударить её сейчас, когда промчался на ней через полурба, казалось почти святотатством.