Побег из лагеря смерти - Блейн Харден

Шин впервые в жизни столкнулся с человеческой добротой и даже не мог выразить словами свою благодарность. Тем не менее такое отношение к себе ставило его в тупик. Он не верил, что мать не даст ему умереть с голоду. Он никому не доверял в школе (единственным исключением, наверное, был Хон Сен Чо) и сам не упускал случая настучать на своих одноклассников. Так что от всех окружающих он ждал только зла и предательства. Но Дядюшке за время их совместной жизни в камере удалось медленно изменить мировоззрения Шина. Старик часто жаловался на одиночество и, казалось, был искренне рад возможности поделиться с кем-то своим куском. За весь этот период он ни разу не рассердил Шина и не напугал его.

Тюремная рутина и условия жизни после допросов и пыток, через которые пришлось пройти Шину, оказались на удивление сносными. Ну, конечно, если не считать криков, периодически долетавших до их камеры из пыточной комнаты в конце коридора.

Еда была совершенно безвкусной, но ее было достаточно. Их не отправляли на опасные работы на улицу и не заставляли выполнять почти нереальные ежедневные трудовые нормы. Шину впервые в жизни не нужно было трудиться с утра до вечера.

Когда Дядюшка не был занят лечением Шина, он, казалось, просто отдыхал. Он ежедневно делал в камере зарядку. Он стриг Шину волосы. Он был великолепным рассказчиком и поражал Шина своим знанием Северной Кореи. Особенно если разговор заходил о еде.

— Дядюшка, расскажи мне что-нибудь интересное, — просил его Шин.

Старик начинал описывать, как выглядит и пахнет еда за заборами из колючей проволоки, какая она на вкус. Дядюшка с такой любовью описывал жареную свинину, вареную курицу и устрицы, которые можно собирать и есть на берегу моря, что у Шина всякий раз просыпался волчий аппетит.

По мере выздоровления Шина охранники стали все чаще забирать его из камеры. Теперь они знали, что Шин продал своих родных, и требовали, чтобы он доносил на старика.

— Мы знаем, что вы разговариваете в камере, — говорили надзиратели. — Что он тебе рассказывает? Не скрывай от нас ничего.

Когда Шин возвращался в камеру, Дядюшка непременно интересовался:

— О чем они тебя спрашивали?

Оказавшись между двух огней, Шин предпочел говорить правду и тюремщикам, и своему спасителю. Он сказал Дядюшке, что охранники потребовали на него доносить, и старика это нисколько не удивило. Он продолжал развлекать Шина длинными рассказами обо всяких вкусностях, но никогда не выдавал никакой биографической информации, не упоминал своих родных и не говорил о политике.

По речи Дядюшки Шин догадался, что он был хорошо образованным человеком и некогда занимал какой-то важный пост. Но это были только догадки.

Хотя разговоры о побеге из Лагеря 14 считались тяжким преступлением, фантазировать о том, какая наступит жизнь, когда власти решат отпустить зэка на волю, не запрещалось. Дядюшка сказал Шину, что в один прекрасный день им обоим обязательно дадут свободу. Но до тех пор, говорил он, у них есть священная обязанность оставаться сильными, жить как можно дольше и никогда даже не задумываться о самоубийстве.

— А ты как думаешь? — спрашивал после этих слов Дядюшка. — Ты веришь, что я тоже смогу дожить до освобождения?

Шин в этом сильно сомневался и каждый раз предпочитал промолчать.

И вот наступил день, когда охранник открыл дверь их камеры и вручил Шину школьную форму, в которой его привезли в подземную тюрьму.

— Переоденься и побыстрее выходи из камеры, — сказал он.

Переодеваясь, Шин спросил у Дядюшки, что будет дальше. Старик заверил мальчика, что ему ничего не грозит и что совсем скоро они с ним встретятся наверху.

— Дай-ка я тебя обниму, — сказал он, крепко сжимая в своих руках руки Шина.

Шин не хотел покидать камеру. До этого момента он никогда не чувствовал доверия и любви к другому человеку. В грядущие годы он будет вспоминать старика из темной тюремной камеры гораздо чаще и с большей теплотой, чем собственных родителей. Но после того, как надзиратель выпустит Шина из камеры и запрет за ним дверь, он больше с Дядюшкой никогда не увидится.

Охранники отвели Шина в большую комнату с голыми стенами, где его впервые допрашивали в апреле. Теперь на дворе был уже конец ноября. Шину только что исполнилось 14. Он больше полугода не видел солнца.

Увиденное в комнате потрясло его: перед столами, за которыми сидели два офицера, на коленях стоял его отец. Он показался Шину еще более старым и уставшим, чем раньше. Его привезли в подземную тюрьму приблизительно в одно время с Шином.

Опустившись на колени рядом с ним, Шин увидел, что правая нога отца торчит в сторону под каким-то неестественным углом. Шин Гён Соп тоже прошел через пытки. Кости ниже колена были раздроблены и потом неправильно срослись. Из-за этого увечья отец лишится относительно комфортного места токаря в механической мастерской. Отныне ему, инвалиду, придется вкалывать чернорабочим на стройке.

В тюрьме отец Шина узнал от охранников, что о попытке побега им сообщил его младший сын. Когда позднее у Шина появится шанс поговорить с отцом о случившемся, разговор выйдет очень неловкий. Отец скажет, что лучше было сообщить охране о планах побега, чем рисковать жизнью, скрыв эту информацию. Но сказал он это таким едким тоном, что Шин вконец запутался. Казалось, отец даже не сомневался, что его сын, ни на мгновение не задумываясь, предаст своих родных.

— Прочитайте и поставьте отпечаток пальца, — сказал один из офицеров, протягивая Шину и его отцу по листу бумаги.

Это была подписка о неразглашении того, что происходило в стенах тюрьмы. За нарушение этого обещания, говорилось в документе, им грозило серьезное наказание.

Когда они прижали намазанные чернилами пальцы к бумаге, их снова сковали наручниками, завязали глаза и отвели к лифту. Наверху, не снимая наручников и повязок, их посадили на заднее сиденье автомобиля и куда-то повезли.

Шин думал, что их с отцом, скорее всего, вернут на свои места в лагере. Если б их хотели расстрелять, с них вряд ли взяли подписку о неразглашении — нелогично. Однако, когда через полчаса машина остановилась и с глаз Шина сняли повязку, его охватила паника.

На пустом пшеничном поле неподалеку от дома матери уже собралась толпа. Именно сюда Шина с детских лет два-три раза в год приводили на публичные казни. В землю уже был вкопан деревянный столб, а рядом возвышалась наспех сколоченная виселица.

Теперь Шин был уверен, что им с отцом осталось жить совсем недолго. Он вдруг с необычайной ясностью почувствовал вкус воздуха, с каждым вдохом поступающего в его легкие, и сказал себе, что это будут, наверное, самые последние вдохи и выдохи в его жизни.

Но страхи улеглись, когда он услышал громкий приказ.

— Ген Соп, выйти вперед и встать на колени в первом ряду.