Однажды в замке... - Элоиза Джеймс

Конечно, Кинросс смотрел не на обычную Эди, игравшую на виолончели. Он видел Эди, одетую как Лила.

Герцог шевельнул ногой так, что задел ее бедро своим, но не отодвинулся. Должно быть, это случайно: джентльмен не должен делать подобных вещей. Но он смотрел на нее лукаво и многообещающе. Так что это не случайность.

Каждый дюйм кожи Эдит мгновенно ожил. Но хоть это и неприлично, но ей понравилось. Она никогда не чувствовала подобного жгучего желания или… если быть правдивой, любого желания, кроме мечты о виолончели работы Страдивари.

Эди потянулась к винному бокалу и обнаружила, что пальцы дрожат. Щеки пылали.

Наконец Стантон отодвинулся, повернулся к ней и спросил:

– Вы читали «Ромео и Джульетту»?

Эди покачала головой. Получив его письмо, она попыталась прочитать трагедию. Но ничего не поняла. Сама виновата, потому что не слушалась гувернантку и всячески избегала занятий. У нее не было времени на чтение. Все, что хотела Эдит – это играть на виолончели. Но из-за всего этого теперь она чувствовала себя глупой.

Что-то голодное в глазах Гауэйна заставило ее заерзать.

– Я не слишком хорошо начитанна, – призналась она. – Думаю, в этом отношении вы полная моя противоположность.

– Моя бабушка, которая меня растила, ненавидела чтение ради удовольствия, но Шекспир был исключением. Обычно наставники были заняты тем, что учили меня двойной бухгалтерии и скотоводству. Я так и не смог поступить в университет. Так что, поверьте, я куда менее образован, чем вы могли подумать.

Эдит рассмеялась.

– Это невозможно. Я почти все знаю о виолончели и почти ничего – обо всем другом.

– Я достаточно много знаю о том, как быть герцогом и землевладельцем, и почти ничего – о музыке или литературе. Но я помню вот что: когда Ромео впервые увидел Джульетту на балу, описывал ее так:

Она затмила факелов лучи

Сияет красота ее в ночи.

– Вы не могли так думать обо мне. Я была ужасно больна.

– Вы были чем-то вроде факела, судя по тому, что я помню. Я подумал, что ваше прикосновение обжигает.

Оставалось надеяться, что никто из окружающих не слышит Стантона.

Эди стало немного не по себе. Его ресницы были так красивы: густые и прямые. А глаза зачаровывали ее: то в них светилась герцогская надменность, то дерзкий повеса смотрел на нее с такой похотью и желанием, что по ногам бежали языки огня. А тем временем его глаза блестели юмором, от которого хотелось смеяться.

– А что Джульетта подумала о Ромео, когда впервые увидела? – спросила Эди, взяв себя в руки. – Она тоже подумала, что он горит ярче факела?

– О, он ей понравился. Но возможно, она нашла момент не таким ошеломляющим, как он.

– Почему нет? Что чувствовал Ромео?

– Он совершенно изменился. Навсегда, – пояснил Кинросс. – Потому что до бала был влюблен в другую даму.

Эди свела брови:

– Правда?

– Он был влюблен. В отличие от меня, – откровенно признался герцог.

Эди не смогла сдержать улыбку, хотя понимала, что никогда раньше не улыбалась так. Улыбкой Лилы.

– Ромео считает, что влюблен, но видит Джульетту.

– Она горит ярче факела в лихорадке жара, так что он забывает о своей прежней любви? – рассмеялась Эди.

– Что-то в этом роде.

Хрипловатые нотки смеха звучали и в его голосе. Она уже знала, что Гауэйн не часто смеется. Для герцога жизнь всегда серьезна; Эдит поняла это инстинктивно. Он был так же сильно увлечен, как и она, но вот чем?

– Он пал жертвой похоти. Рискнул поцеловать ее за колонной, хотя этот поцелуй мог означать его смерть.

– Это уж слишком, – заметила Эди. Она не могла отвести взгляда от него: его глаз, скул, носа, подбородка. И вполне отчетливо сознавала, что если кто-то и пал жертвой похоти, так это она. Но почему-то не стыдилась этого.

– Он отказывается от всего на свете ради возможности поцеловать ей руку.

– Его могли убить только за то, что он поцеловал руку Джульетты?

– Их семьи враждовали. Но он не удовольствовался только ее рукой.

Сияние глаз герцога зажгло ответный огонь в животе Эди.

– Он увлекает ее за колонну и целует в губы.

Эди сглотнула.

– А потом целует ее еще раз.

– Очень…

Эди не могла придумать слова.

– Он бы продолжал целовать ее весь вечер, но ее окликнули. Он даже не знает, кто она. Но точно знает, что она принадлежит ему.

Взгляд герцога был жадным и властным.

– Позже, той же ночью, Ромео перелезает через ограду вокруг сада и снова рискует жизнью, чтобы найти окно ее балкона.

– О, я слышала о балконе! – встрепенулась Эди, заставляя себя освободиться от чар голоса Гауэйна. Если так будет дальше продолжаться, она скоро станет умолять его поцеловать ее перед всеми собравшимися за столом. – Джульетта просит его жениться на ней.

Герцог покачал головой. Его пальцы под столом сжали руку Эдит, и новая волна горячей крови прилила к щекам.

– Нет, – сказал Кинросс спокойно, словно не делал ничего откровенно скандального. – Все было немного не так. Все предполагают, что Джульетта – дерзкая плутовка, потому что спрашивает о намерениях Ромео. Но эти двое знают правду.

Палец Стантона растирал ладонь Эди. Она заметила, что немного дрожит.

– Она знала, и он знал, – продолжал герцог тихо, но уверенно. – Ромео перебирается через ограду, потому что хотел поцеловать Джульетту сильнее, чем жить. Он взбирается на балкон и клянется в вечной любви. В такой ситуации брак не более чем формальность.

До Эди донеслись смех Лилы и звон вилок. Следовало прочитать чертову пьесу! Следовало проводить часы за чтением Шекспира. Герцог рассказывал куда интереснее, чем ее гувернантка!

– Без Джульетты и жить не стоило, – вздохнул герцог. – Поэтому, когда он посчитал, что она мертва, покончил с собой.

– Его реакция была весьма чрезмерной, – выдавила Эдит. Кто-то наверняка заметит, что жених держит ее за руку.

Лила, сидевшая чуть дальше, бешено флиртовала с мужчиной, который не был отцом Эди.

– Да, я часто думал, что Ромео, может быть, немного безумен.

Эди внезапно передернуло. Герцог выглядел так, словно… словно решил, что Ромео абсолютно в своем уме. Хотя сам не выглядел разумным и рассудительным. Скорее, умирающим от голода.

– Прекратите, – прошептала она, – отнимая руку. – Вы не должны так себя вести.

Гауэйн улыбнулся ей с видом счастливого безумца.

– Я шотландец.

– Какая тут связь?