P.S. Я тебя ненавижу - Лорен Коннолли

До сих пор не понимаю.

И я не делаю ничего из того, что должны делать нормальные скорбящие сёстры. По правде говоря, единственные моменты, когда я испытывала хоть какое-то облегчение, пусть и кратковременное, — это когда поливала Дома своим ядом.

Господи, как же приятно было рвать его на части. Выливать на него весь этот неконтролируемый, неуместный юмор и получать в ответ только его непроницаемую стену молчаливой выдержки.

Я не смогла бы так обращаться с Джереми и Тулой. Они ничего не сделали, чтобы заслужить это. И я до смерти боюсь, что моя поганая, изломанная скорбь отпугнёт их от меня.

— Я знаю, что не нужно было, — говорит Джереми, вытягивая руку и аккуратно подёргивая выбившуюся прядь из моего хаотичного пучка. — Но я бы всё равно приехал. Ради тебя. Чтобы ты не была одна. Особенно на похоронах.

— Там было полно людей… Подожди. Откуда ты… — Я запинаюсь, чувствуя, как мои щёки заливает краска стыда.

На следующий день после смерти Джоша я написала Джереми и Туле, сообщила им новость и сказала, что меня не будет несколько дней. Но про похороны я ничего не сказала. Потому что знала — они бы приехали.

— Я зашёл на блог твоей матери, — признаётся он, кривясь, словно от боли. — Хотел убедиться, что она не втянула тебя в свою блогерскую хрень.

Я ухожу в сторону кухни, но ощущаю его взгляд, прожигающий мне лопатки.

— Я держалась на расстоянии. И на похоронах долго не оставалась. Просто зашла поздороваться со старыми друзьями.

В голове тут же всплывают лица Адама и Картера, и я невольно улыбаюсь, думая о близнецах. Я нашла их в Инстаграм, написала в личку, взяла номера, и теперь у нас есть общий чат. Адам — самый активный, постоянно закидывает нас гифками и случайными видео о своей жизни.

— Что ты делала после похорон?

Я возилась с банкой варенья, чуть не уронив стеклянную ёмкость, но в последний момент успела её поймать.

— Да ничего особенного. Сходила в бар. Выпила за Джоша. Провела ночь в своём гостиничном номере.

Нет никакой необходимости упоминать, кто был в этом баре вместе со мной и как я оказалась в случайном мотеле после повторения старых ошибок.

Джереми устраивается на моём диване.

— Ты выглядишь потрясающе, кстати.

Без макияжа, с грязным пучком, в стандартном домашнем комплекте: леггинсы и огромный вязаный свитер, который я притворяюсь, что мне подарил Крис Эванс из личного гардероба. Ни красной дорожки, ни даже обычного вечернего выхода в люди.

Но Джереми знает, как я обожаю свитера. Он бы никогда не сказал о них ничего плохого. Это его попытка заставить меня почувствовать себя лучше.

— Я запеку бри. Но тебе всё равно не достанется весь мой сыр, — предупреждаю я вместо ответа.

Потому что, по правде говоря, я не знаю, что сказать.

Горе, смешанное с неловкостью, похоже, творит чудеса с моими порами.

— Запечённый бри — это всё, что нужно человеку для счастья, — говорит Джереми, наклоняясь над моим журнальным столиком и изучая разложенный на нём пазл. Он берёт случайный кусочек, пытается вставить его на место, но безуспешно.

— Он должен идти сюда, — бормочет он.

Я плотно сжимаю губы, чтобы сдержать улыбку. Джереми великолепен в марафонах, караоке и ведении медиа-отношений самого крупного университета города. Но он ужасен в пазлах.

И в романтических отношениях со мной. Хотя и я была не лучше, так что счёт равный.

Дружить с ним гораздо приятнее, особенно учитывая, что влюблённость в сексуального стоматолога из 2F не помешала ему продолжать наведываться ко мне за сложносоставными сырными тарелками, которые Карлайл отказывается для него делать. Можно всегда рассчитывать на то, что у меня найдётся пара десятков сортов сыра.

Я ставлю противень на столешницу и застилаю его пергаментом.

— Целый круг или половину? — спрашиваю.

— Целый. Тула скоро придёт.

Моя рука застывает на дверце холодильника.

Тула заходит ко мне почти так же часто, как Джереми, несмотря на то, что живёт всего в нескольких кварталах отсюда. Но тот факт, что он знает о её приходе заранее — это тревожный звоночек. Они не договариваются о визитах. Они просто появляются.

И, словно по волшебству, раздаётся короткий стук в дверь, прежде чем она широко распахивается.

— Я принесла маргариту. — Тула уверенным шагом направляется на кухню, шлёпает огромный термос на мою стойку, а затем вытаскивает лаймы и соль из своей сумки.

Её тёмные волосы и загорелая кожа влажны от моросящего дождя, который я замечаю за окном. Несмотря на то, что этот город практически утопает в осадках, Тула почти никогда не пользуется зонтом, утверждая, что он её замедляет. Единственные разы, когда я видела её с зонтом, были во время наших походов в книжные магазины — и это было скорее ради защиты страниц от капель, чем ради неё самой.

Она двигается по моей квартире с привычной лёгкостью, откапывает бокалы для маргариты, которые сама же мне и подарила на день рождения — в основном для того, чтобы они всегда были под рукой, когда она устраивает у меня спонтанные вечеринки. Взамен она платит мне цитрусовым алкоголем, а я с удовольствием слушаю её возмущённые монологи о мужиках с её работы, которые считают себя гениальными инженерами, но при этом косячат так, что потом ей приходится всё исправлять. Я обожаю сплетни и драмы, которые меня не касаются, так что с радостью пью и разделяю её праведный гнев.

Когда всё готово, Тула останавливается и пристально смотрит на меня, ловя мой взгляд своим — полным любви и грусти.

— Как ты?

Вот он, момент. Тот самый, когда я должна разрыдаться, рухнуть под тяжестью зияющей дыры в груди. Мои два лучших друга здесь, готовы поддержать меня. Но вместо этого я чувствую… злость. Не на них. Я им благодарна. Их присутствие значит для меня больше, чем я могу выразить. Но внутри по-прежнему тлеет это раздражение, медленный, тяжёлый жар, который разливается под кожей, заставляя мягкую ткань моего свитера казаться колючей, словно дешёвая шерсть.

Сдерживая это беспричинное напряжение, я отвожу взгляд от её пристального взгляда.

— Я пеку бри, а ты принесла выпивку, так что мне лучше, чем десять минут назад, — отзываюсь я, углубляясь в недра холодильника и делая вид, что ищу нужный сорт сыра.

— Как прошли похороны? — осторожно спрашивает Тула.

— Слушай, — резко выдаю я, а затем заставляю себя вдохнуть и смягчить голос. — Я не хотела, чтобы вы приезжали, потому что это были не его похороны. Не