Город и столп - Гор Видал

Джим кивнул.

Шиллинг посмотрел на него проницательным взглядом:

— Где? Кто?

Джим чувствовал себя неловко под его взглядом:

— Рональд Шоу, киноактер, и его друзья.

Он неопределенно добавил:

— Они хотят, чтобы я давал им уроки тенниса на их кортах, и я согласился.

— А где ты будешь жить?

Джим чувствовал, как по его спине течет пот:

— У Рональда Шоу.

Шиллинг угрюмо кивнул, и Джим отругал себя за то, что не соврал. Про Шоу знали все. Ему было стыдно.

— Не думал, что и ты такой… — медленно проговорил Отто Шиллинг. — Мне жаль тебя, парень. Нет ничего плохого, чтобы встречаться с человеком вроде Рональда Шоу, нет ничего плохого, если ты и сам такой, но быть мальчиком на содержании — вот это плохо.

Джим тыльной стороной ладони отер лоб.

— Мне нужно еще что-нибудь сделать до ухода? — спросил он.

— Нет, — устало сказал Шиллинг, — скажи мистеру Киркленду, что уходишь. Это все.

Он отвернулся.

Потрясенный Джим вернулся в свою комнату и начал собираться. Появился Липер.

— Поздравляю! — воскликнул он. — Новичкам всегда везет, тут уж ничего не поделаешь.

— Ты это о чем? — Джим в ярости собирал вещи.

— Да брось, все только и говорят, что ты будешь жить с Рональдом Шоу. Ну и как он?

— Не знаю.

Джим чувствовал, как рушится фасад благопристойности, за которым он жил.

— И кем ты будешь у него, поваром?

— Я буду учить его теннису, — Джим и сам чувствовал всю нелепость своих слов.

Липер презрительно хмыкнул, но Джим упорно цеплялся за свою историю, расписывал, как Шоу будет платить ему пятьдесят долларов в неделю, что было правдой.

— Приглашай меня время от времени, — сказал Липер, когда Джим кончил собираться, — мы могли бы играть в паре.

Джим только сверкнул глазами. Одно только удивляло его: считая его гетеросексуалом, Липер не видел ничего предосудительного в том, что нормальный парень соглашается жить со знаменитым актером. В том мире, к которому принадлежал Липер, все мужчины были шлюхами, а все шлюхи — бисексуалами.

Когда Джим приехал, Шоу сидел у бассейна. Бассейн напоминал пупок в центре выстланной красным кирпичом площадки, по краям которой стояли две раздевалки, похожие на башенки средневекового замка. Шоу, увидев Джима, махнул ему рукой.

— Ну как, все сошло гладко?

В его сочном голосе прозвучала насмешка.

— Сошло. Я сказал Шиллингу, что буду обучать тебя и твоих друзей игре в теннис.

— Как? Ты упомянул мое имя?

— Да. Жаль, извини, но он точно знал, что происходит. Он почти ничего не сказал, но меня словно вываляли в грязи.

Шоу вздохнул:

— Понять не могу, откуда всем столько известно обо мне? Черт знает что такое.

Как и большинство гомосексуалистов, Шоу удивлялся тому, что кто-то видит его настоящее лицо.

— Наверное, потому что у меня столько завистников, — в голосе его звучала горечь пополам с гордостью, — потому что каждая собака знает, кто я. Они считают, что если я зарабатываю много денег, то я уже на седьмом небе от счастья. Это приводит их в негодование, но не имеет никакого отношения к действительности. Забавно, а? Я получил все, что хотел, но я не… Если бы ты знал, как это ужасно, когда рядом с тобой нет близкого человека. Я пытался уговорить маму переехать ко мне, но она не хочет покидать Балтимор. И вот теперь я прозябаю в одиночестве. Точнее, прозябал до сегодняшнего дня.

Он ослепительно улыбнулся.

Джим, превозмогая себя, тоже улыбнулся. Он не мог не думать, что у этого человека действительно есть все, и если он до сих пор один, то в этом, несомненно, виноват только он.

Джим расстегнул рубашку. День стоял жаркий, и солнце приятно согревало. Он сел и замолчал, стараясь не думать о печальной жизни Рональда Шоу. Но отрешиться от Шоу было затруднительно.

— Знаешь, — сказал он, — я еще никого не встречал вроде тебя, такого естественного и совершенно бескорыстного. А еще я не думаю, что тебя можно заставить делать то, что ты не хочешь делать. Ты другой породы.

Джиму было приятно это слышать. К нему сразу же вернулась вера в собственную мужскую силу.

Шоу улыбнулся:

— Но я рад, что все так получилось.

Джим тоже улыбнулся:

— И я рад.

— Я ненавижу всех этих вшивых «королев». (На языке гомосексуалистов «королева» — означает «пассивный гомосексуалист».)

Шоу приподнял одно плечо, и сделал забавно-женский жест, вздрогнув всем телом, одним движением пародируя целое племя.

— Некоторые из них — хорошие ребята, — сказал Джим.

— Я говорю о них не как о людях, — сказал Шоу. — Я сейчас говорю о сексе. Если мужчине нравятся мужчины, то он хочет мужчину. А если ему нравятся женщины, то он хочет женщину. Но кому нужен гомик, который ни то, и ни другое?! Для меня это загадка.

Шоу зевнул.

— Может, мне нужно пройти курс у психоаналитика?

— Зачем?

Шоу критически осматривал свои бицепсы. От его внешности зависели его доходы.

— Не знаю. Иногда я… — он не закончил свою мысль, уронил руки. — Они мошенники, все как один. Говорят тебе то, что ты и без них давно знаешь. Единственное, что имеет значение, — это сила, ты должен быть сильным в этом мире, как говорила мама, и она была права. Вот почему я стал тем, чем я стал. Потому что я сильный, и не жалею себя.

Страстность этой речи произвела на Джима впечатление. Кроме того, она напомнила ему и о его положении.

— Да, тебе повезло, что ты сильный, — сказал он. — У тебя есть талант, ты знал, чего ты хочешь. А как быть со мной? Я всего лишь теннисист чуть выше среднего, и что делать мне? Сила не поможет мне играть лучше, чем я уже играю.

Шоу посмотрел на Джима. По его выражению было видно, что он думает.

— Н-ну, я не знаю… — его красивые глаза устремились в никуда. — А ты… не хотел бы стать актером?

Джим пожал плечами:

— Я? С какой стати?

— Понимаешь, это даже не честолюбие. Этого нужно хотеть до боли во всем теле!

И Шоу начал монолог, который нравился ему больше всего — хронику его собственного восхождения, в котором ему никто не помогал, кроме мамы. Шоу, не страдавший от недостатка себялюбия, был доволен этой речью, а Джим не возражал получить местечко хотя бы и на самом краешке этого всеобъемлющего чувства. Джим принял Шоу полностью и безоговорочно. В конечном счете, эта связь для него была лишь временной остановкой на долгом пути с конечной станцией по имени «Боб».