Первый к бою готов! - Сергей Самаров

У нее округлились глаза.

– Может, «крыша» помочь сможет? – спросила, понимая, что хватается за соломинку.

– «Крыша», если обратишься, первая тебя и утопит. Как только слух дойдет до бандитов, тебя достанут и в СИЗО, и везде...

Анжелина застонала и откинулась на спинку кресла с закрытыми глазами.

– И что же делать... Помоги... – попросила обессиленно.

– Груз героина, – продолжил я «передавать» информацию, – по всей видимости, попал к людям «Транссиба». Они сами такими делами заниматься не рискуют, но тебя подставить постарались... И нет ни одной зацепки, чтобы как-то тебя вытащить...

– Стас, помоги... – теперь Анжелина просто молилась на меня. – Может, откупиться можно?

Вот этого я и ждал... Не я должен был предложить такой вариант, а она.

– Откупиться... Ты представляешь, сколько может запросить генерал? А ведь ему не одному надо. И тому подполковнику надо, и тому капитану, и в прокуратуру следаку, если дело туда уйдет... И все скромностью не отличаются, потому что рисковать за мелочь не будут... Но большую сумму еще найти надо... А если ты этот вопрос на совет директоров вынесешь, то сразу пойдет информация о продажности ментов... Они откажутся... Не рискнут просто, когда информация ушла... И если адвоката привлекать... Еще один вариант утечки информации...

– Сколько надо будет, столько и дам... – сказала она. – Я сама дам... Без «Евразии». Никто знать не будет... У меня есть...

Я подумал несколько секунд.

– Попробую... Поговорю завтра с генералом... Но гарантировать не могу...

Все мы грешные, чесс-слово... Кто безгрешен, пусть первым бросит в меня самый большущий камень, какой только поднять сможет...

Помню, как мы смеялись над бедным своим командиром роты. Капитан Петров при жизни внешне всегда был смешным... Даже после плена, где его избивали больше, чем нас, вместе взятых, и сломали, каратисты проклятые, грудную клетку. После этого на груди начал расти горб... Не «на горбу», как говорится, а на груди... Множественные переломы были как раз в месте соединения ребер, там и расти стал, изуродовав сильную и жилистую фигуру, лишив ее привычной взгляду подвижности. Капитана после обмена продержали три месяца в госпитале, комиссовали вчистую и отправили на инвалидность... Но и после плена, едва самую сильную боль переборов, он продолжал так же размахивать руками, комментируя каждое свое слово, как делал это раньше.

Мне подполковник Петров, младший брат капитана Петрова, позвонил и сказал, что Онуфрий в работу уже включился и сейчас бабу «дожимает». И чтобы я строго расписание выдерживал, не забывал вовремя звонить и листок с расписанием по пьяной лавочке вместо туалетной бумаги чтобы не использовал.

– Ты что такой злой? – спросил я, прочувствовав голос...

– Да так... – ответил подполковник. – Брат... Командир твой...

И рассказал, что с капитаном случилось... Но предупредил категорично:

– Онуфрию не говори... Расстроится, а ему работать тонко надо...

Я и не собирался говорить... Само как-то вырвалось... Я не мог не поделиться с ним... Для подполковника Леонид Михайлович старший брат, а для нас командир роты... Это все равно что второй отец... Как сыну не сообщить о смерти отца...

Но у Онуфрия воля железная, и он даже в самый момент разговора контроль не потерял, и назвал меня «товарищем генералом». И продолжает работать...

* * *

Онуфрию хорошо... Мало того, что он там с бабой «заседает», да еще и с бабой, что не чета «свинье-копилке»... У него еще и зеркал в квартире полно и даже больше... А я эту малюсенькую однокомнатную квартирку купил, как только от «свиньи-копилки» сбежал. Но даже покупать пришлось на чужое имя, потому что по дурацким законам, имея за спиной официально жену, невозможно собственность приобрести без ее согласия. И потом, когда развод будем оформлять, если она жива до того времени останется, она на мою даже маленькую жилплощадь зариться будет. Конечно, я мог бы и побольше, и посолиднее себе кое-что подыскать, и парни надежные есть, на кого оформить можно. Но мне, чесс-слово, много не надо, и я не любитель излишеств. И этой квартиркой доволен больше, чем Качурина своим нынешним положением... Одно плохо, в отличие от квартиры Онуфрия – у меня всего одно зеркало. Над умывальником... Но лишнее зеркало человеку необходимо, скажем, когда до икоты хочется выпить с кем-то и душу перед ним выложить прямо на стол, а выпить не с кем. С соседями я принципиально не пью и не дружу, потому что мне разговор всегда нужен, а соседу спьяну сболтнуть лишнее можно... И я такое правило себе завел, чтоб от греха подальше: быть подальше от соседей... Правда, завел я это правило только сегодня и, может быть, только на сегодня... В крайнем случае, и на завтра... Может быть, и на послезавтра придется...

Но насчет выпивки с кем-то я придумал хорошо. Онуфрий до такого не додумался бы... Раковина умывальника у меня прочно на стене закреплена. И я туда столешницу, от письменного стола оторвав – жалко только, деревянные шипы ненароком отломил, устроил со всеми, чесс-слово, удобствами. Чем не стол при моей низкой требовательности к комфорту? И почти устойчив, если локти на него не ставить и мордой в тарелку с закуской не падать. Но я в отношении выпивки люто крепок и в тарелку мордой никогда, помнится, не падаю. Не обучен, чесс-слово... А собутыльник здесь же, напротив – только глаза подними, пока веки совсем не отяжелели, и он на тебя из зеркала смотрит. И неприятностей не наговорит, и в харю спьяну не заедет, чтобы было потом за что извиняться... Есть такие любители, как вмажут пару рюмок, сразу стараются и в рожу тебе вмазать. Просто так, для порядка, чтоб скучно не было... Потом извиняются, чистосердечно признаются, что не понимают, что на них нашло. Зеркало в этом отношении собутыльник надежный...

Стул между ванной и унитазом поместился, правда, с трудом. Но я сам не слишком объемный человек, жирком комфорта не обзавелся, и потому на одном стуле умещаюсь вполне...

Уселся со всеми, как говорится, удобствами, стол накрыл, как полагается, стакан почти полный налил, поскольку рюмки не уважаю, и поднял. Собутыльник смотрит на меня глаза в глаза. Откровенно почти смотрит... И тоже стакан перед физией... А физия-то у него противная... Препротивная...

– Давай, – говорю, – помянем капитана Петрова Леонида Михайловича... Не самый плохой был человек и отмучился за всех за нас... А мы еще мучаемся, понимаешь...

Смотрю в зеркало, а отражение говорит мне:

– Петров, чесс-слово – не волк... В стаю не входил... Брат его, подполковник, к волкам тянется, только все равно ментовский лай в нем просыпается... Не тянет... Нам бы тоже, как Леонид Михайлович, с четырнадцатого этажа всем вместе... Под волчий вой, чтобы закончить волчье время раз и навсегда... Да вот беда, у волков чувство самосохранения, говорят, сильно развито... Потому еще и выжили... И живем вот, иногда собаками прикидываясь...