Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

одета в красивые темно-коричневые с мелким рисунком вельветовые чехлы с кистями. Над диваном висит репродукция картины Алексея Саврасова «Грачи прилетели» (1871). Между окнами в раме темного вишневого дерева стоит высокое напольное трюмо с фигурными ножками работы того же полетаевского мастера, с таким же деревянным декором и съемным навершием. На столике трюмо – длинная прямоугольная вышитая лаконичным орнаментом серая льняная салфетка. На ней лежит книга и зеленый очечник-«сапожок» из лаковой кожи. Под вторым окном стоят еще два венских стула, справа от окна в углу – телевизор. Под третьим окном напротив дивана (в правой стене) – второе кресло, парное дедушкиному. Справа от третьего окна – стол, покрытый бежево-коричневой скатертью с кистями. На столе шахматы, газеты и книги для актуального чтения. Далее в углу – холодильник. Над столом – еще одна большая репродукция, «Рыболов» Перова (1871).

Вернемся на кухню, чтобы попасть в спальню. Вход в нее – слева от бабушкиного рабочего стола. Узкая спальня с одним окном в палисадник образована из комнаты, разделенной продольно на два помещения (вторая часть превращена в детскую спальню на половине дяди Саши), и довольно тесна. Слева от входа стоят столик со швейной машинкой «Зингер» и высокая элегантная этажерка с цветком в горшке. Напротив нее – полка с книгами. Далее вдоль длинной стены красуется одно из первых приобретений бабушки и дедушки после женитьбы – темный комод из купеческого дома, купленный на толкучке в Троицке в 1930-х годах. На нем – ваза с искусственными цветами, портреты молодых бабушки и дедушки, несколько безделушек, которые я любила разглядывать в детстве, подаренные дедушке часы-будильник с несколькими мелодиями, бабушкина «Красная Москва» и дедушкин одеколон с резиновой грушей-распылителем. Над комодом висит большая репродукция картины «Неизвестная» Ивана Крамского (1883). Справа от комода стоят венский стул и двуспальная кровать бабушки и дедушки. Над кроватью висят набивной плюшевый коврик с изображением оленей и бабушкин ридикюль, в котором она хранит какие-то бумаги и письма. Трогать его нельзя. Он висит высоко, бабушка редко доставала его, но когда открывала застежку, то аромат «Красной Москвы» – единственное, что мне было понятно и запомнилось. В спальне же хранились и музыкальные инструменты дедушки – гитара, мандолина, балалайка.

В доме чисто прибрано, просторно, уютно и нарядно. На окнах – тюлевые занавески и узкие декоративные шторы. Для меня комод и черная швейная машинка с золотыми вензелями, зеркала в темных деревянных рамах с завитушками, репродукции дореволюционных картин и сам «несоветский» простор дома были элементами имения, в котором я чувствовала себя маленькой сказочной феей.

Но ощущению сказки содействовали не только организация и наполнение пространства дома бабушки и дедушки, но и общая атмосфера в нем. В доме витал дух достоинства, любви, взаимопонимания, уважения, доброжелательности и нежной заботы. Ее создавали замечательные, дорогие мне хозяева дома.

Хозяйка дома

Хозяйкой старого дома, безусловно, была моя бабушка, Дора Сергеевна (см. ил. 10). Она вела обширное домашнее хозяйство: руководила бюджетом семьи, поддерживала порядок на своей половине старинного дома, выращивала сад-огород, ухаживала за домашним скотом – а в моем детстве это были не только куры, но еще и свинья и даже корова. Она шила и вязала, заготавливала на зиму соленья-варенья, поддерживала мир с соседями, принимала в гости многочисленную родню, умело сглаживала острые ситуации и не допускала конфликтов в семье. Особая атмосфера в большой дружной семье во многом была ее заслугой. Перед ней благоговела вся родня, ее авторитет был непререкаем.

Ил. 10. Д. С. Малькова (1913–1996). Челябинск, 1956

Неудивительно, что дом в Полетаеве служил магнитом для разветвленной семьи. Родственники с удовольствием приезжали в гости, на праздники дом был полон. Сохранились старые фото, на которых перед домом запечатлены десятки родных, собравшихся на очередное семейное торжество. Случались праздники, которые не вмещали всех гостей, и тогда, если погода позволяла, во дворе на половине дяди Саши накрывались длинные столы под открытым небом.

Хотя труд в частном доме сродни крестьянскому, в бабушке не было ничего ни от крестьянки, ни от деревенской бабушки-старушки. Она была статной, высокой женщиной. Даже в преклонном возрасте она оставалась красивой: помню большие ярко-карие глаза цвета горького шоколада, правильные черты лица, точеный нос, четко очерченные губы, не нуждавшиеся в помаде. Из косметики она пользовалась только пудрой. Густые темные волосы она забирала сзади гребнем, не стягивая их. В моем детстве она пользовалась окраской и химической укладкой волос.

Бабушка одевалась очень опрятно и со вкусом, не терпела одежды до пят, не выносила халатов, головных платков и поясных фартуков. Невозможно представить ее одетой по-деревенски, в юбку и кофту. Домашние платья и передники из хлопка и крепдешина она шила сама. Более сложные платья и костюмы из шелка и шерсти заказывала в ателье. Ее платья и юбки длиной чуть ниже колена были из качественных тканей красивой, строгой расцветки. В ее одежде всегда были заметны хорошо продуманные акценты. Передник, например, мог быть украшен изящным бантиком или элегантными рюшами, платье – ажурным белым воротником.

Я боготворила бабушку, с замиранием сердца слушала ее, буквально заглядывая ей в рот. Ей не нужно было меня поучать и контролировать, ее просьбы выполнялись беспрекословно, ее слово было решающим в любом деле. Она сама была образцом для подражания, ее примеру с радостью хотелось следовать.

Родные вспоминают бабушку как «правильную во всем». Она действительно была человеком с незыблемыми принципами. Бабушка верила в просвещение и науку, отрицала религию как проявление отсталости и темноты, признавала неизбежность светлого будущего, но не загробной жизни. Будь я человеком посторонним, я бы с прохладной дистанции охарактеризовала бабушку как типичный продукт советской системы и яркого представителя первого советского поколения. Ее биография, казалось бы, подтверждает это определение.

* * *

Дора Сергеевна Радченко родилась в 1913 году в деревне Дундино Саломатовской волости Курганского уезда Тобольской губернии. О ее родителях почти ничего не известно. Мать, согласно семейному преданию, простая домохозяйка, умерла, когда Дора была подростком, оставив четверых детей, двое из которых – Петр (инициатор приобретения дома Волкова) и Анна – были младше Доры, а Мария старше. Отец не крестьянствовал, был грамотен и в первые годы советской власти возглавлял сельский совет.

Дора при первой возможности покинула родительский дом, поскольку овдовевший отец вскоре привел в дом мачеху, которая родила ему детей. Дора окончила семилетнюю школу и Курганский зоотехнический техникум (1933), после чего в должности зоотехника была направлена в совхоз Подовинный Октябрьского района на востоке Челябинской области. В 1934 году она вышла замуж за выпускника того же Курганского зоотехникума Виктора Михайловича Малькова. В 1935 году у них родился сын Юрий, в 1938 году – Владислав, в 1940-м – моя мама Тамара, в 1944 году – Александр. Помимо детей, с семьей Мальковых жили старшая сестра Доры Мария, окончившая техникум цветных металлов в Свердловске и работавшая учительницей, и Анна, которую Дора и Виктор двенадцатилетней девочкой забрали из дома отца, где ей жилось несладко: Анну, обладавшую несгибаемым характером, мачеха напрасно пыталась превратить в няньку своих детей. Даже нещадный бой не мог сломить непокорную девочку.

Большая семья Мальковых вынуждена была кочевать с места на место, туда, куда направляли на работу Виктора Малькова: в село Долгодеревенское близ Челябинска, в село Большое Баландино, в поселок Каштак и, наконец, на станцию Полетаево. Несмотря на многочисленные переезды и связанные с этим бытовые тяготы, семья жила дружно, без ссор, а дети учились легко и успешно.

Лад в семье и успехи детей в значительной степени были заслугой Доры. Она безропотно следовала за мужем – востребованным специалистом племенного коневодства – и не настаивала на самостоятельной карьере. Дора Сергеевна легко меняла сферу деятельности: она работала зоотехником в Подовинном, библиотекарем в Долгодеревенском, заведующей сберкассой в Полетаеве. Она налаживала быт на новом месте, руководила чтением детей, превратив всех (кроме первенца Юрия) в страстных книгочеев, поддерживала сестер, которые в Долгодеревенском и Полетаеве некоторое время жили в семье Мальковых.

Особенно, по-матерински, опекала Дора Сергеевна младшую сестру Анну, судьба которой сложилась непросто. Трудное детство в семье отца и мачехи сменилось на несколько спокойных,