История инквизиции - А. Л. Мейкок

Так же обстоят дела в случае с Лангедоком и французскими южанами. Разница в общественной жизни по обе стороны от Севенн бросается в глаза даже случайному путешественнику, а в то время, о котором мы пишем, эта разница была особенно заметна, причем ее с готовностью признавали и северяне и южане. Нации французов, какой мы ее себе представляем, даже теоретически не существовало до правления Филиппа Справедливого, и лишь после Столетней войны она обрела смутные очертания.

Задолго до великих дней Империи в Лангедоке были свои города, своя внешняя торговля, свое могущественное городское управление – словом, это была настоящая городская цивилизация, развитая даже больше, чем Средняя Азия во времена святого Павла. Нарбонна процветала за много лет до появления Юлия Цезаря. Огромная бухта Марселя была полна судов из Констайтинополя, Карфагена и Ближнего Востока, а ведь город все еще был колонией республики. Примечательно, что торговля на Средиземном море не прекращалась даже в долгие годы ночного кошмара Темных веков. Марсель всегда был одним из самых многоязычных городов. В годы республики в нем жило много греков; особенно много их было в среде торговцев. И все же это был первый и последний римский город. Ни одна часть Европы не была так похожа на Рим и не напоминала так имперскую систему, как эта узкая полоска побережья между дельтой Роны и Пиренеями. Здесь больше великолепных триумфальных арок, мостов и акведуков, цирков, дорог и даже мощеных улиц Римской империи, чем в Италии.

Ко времени Первого крестового похода Аквитания и Лангедок снова стали, как это было в римские времена, наиболее блестящими и – в некотором роде – наиболее культурными частями Европы. На них мало повлияли бесконечные миграции населения, происходившие в IV и V веках. Тефтонские историки прошлого столетия привыкли утверждать, что традиционное уважение к женщине, считающееся отличительной чертой европейской цивилизации, было принесено в христианский мир ордами варваров, которые постоянно маячили у границ старой Империи и нередко нападали на них. С этим трудно согласиться. О рыцарстве, любовных историях, куртуазных ухаживаниях ничего не было слышно еще в течение семи веков – до краха центрального правительства, и, как заметил мистер Беллок, они появились именно в тех местах, которых меньше всего касались эти самые варвары.[48] Что еще более важно – мы скоро вернемся к этому, – они появились как раз в тех местах, на которые наибольшее влияние оказывали мысли и манеры представителей исламской веры.

Римская империя начала гибнуть, когда усилился рост коррупции, когда неэффективной стала деятельность ее колониального управления – этой могущественной силы, на которой были построены ее успехи. Аларих был мятежным римским генералом, а не немецким военным захватчиком. Имперские традиции удивительным образом сохранились в Лангедоке, правда, они немного увяли, это верно, но не стали от этого менее римскими. Даже в XIII веке правители Тулузы назывались консулами; в городе возвышалось здание муниципального Капитолия, превосходящее по величию и высоте даже церкви, глядя на которые, как обратил внимание мистер Никерсон, «создается впечатление, что их достроили, не обращая внимания на городскую планировку в целом».

Благодаря средиземноморской торговле с Константинополем и сирийскими портами, через которые осуществлялась связь с Багдадом и Дамаском, южная знать познакомилась со сверкающей роскошью византийской и восточной цивилизаций. Нам остается лишь читать между строк сердитое письмо епископа Люпрана из Кремоны, видимо, пребывавшего в замешательстве, адресованное императору Отто Второму, в котором он описывает свою унизительную дипломатическую миссию в Константинополь в 968 году. Да, как я уже сказал, нам остается лишь читать между строк этой примечательной эпистолы, чтобы представить весь блеск византийской столицы X века. Это была Римская империя во всем своем первозданном великолепии, с огромными публичными банями, сохранившимися со старых времен, со своими школами и университетами, со своими богатствами и огромной военной организацией, которая в течение семи веков стояла непреодолимой преградой для ислама. На неуживчивые и необразованные племена из Западной Европы граждане этой великой империи смотрели с величайшим презрением. До сих пор православный патриарх Иерусалима именует себя римским патриархом, называя при этом католического патриарха латинским в память о его связи с Римом. Римская империя не была ниспровержена Аларихом или Радагазиусом. Она двигалась на восток почти до прошлого века и хранила ключи от врат Европы больше тысячи лет.

Ничто так не поразило крестоносцев Иннокентия Третьего, как невероятное великолепие и размеры города, который они разграбили. Как сказал Гуерар, обсуждая великое возрождение XI века: «Роскошь Востока была настоящим откровением для представителей Запада, только что очнувшихся после тяжкого сна Темных веков. Атлас, бархат, шелк, парча, муслин, дымка, ковры, удивительные краски, стекло, бумага, сласти, сахар, специи, пенька, лен – все эти прелести, такие необходимые в жизни, можно было увидеть там в те времена. Экономическая экспансия, так или иначе связанная с общим возрождением, была в некоторой степени спровоцирована столкновением с византийской и арабской цивилизациями».[49]

Со своими римскими традициями управления, с вековыми связями с язычниками и христианским Востоком через средиземноморские торговые пути, Лангедок в VIII веке столкнулся непосредственно с мусульманскими захватчиками из Испании. Те не смогли захватить Тулузу, но целых сорок лет удерживали Нарбонну. Сарагоса была в их руках почти четыре столетия – как и вся территория за ними, словно огромная длань Азии проникла к самому сердцу Европы. Без сомнения, арабы, вернувшие в Европу Аристотеля и изучение медицины, оказали огромное влияние на мысли и поведение европейцев. Похоже, многие представители лангедокской знати держали у себя рабов-сарацин в то время, когда рабство, вообще, не было известно в западном христианском мире; кстати, в те же времена множество христианских рабов прислуживали при дворе эмира Кордовы. Избиения неверных войсками христианских принцев носили эпизодический характер и больше напоминали что-то вроде некоего зимнего спорта. Таким образом, вельможи и принцы, которым собственное приданое казалось маловатым или которым хотелось зимний холод сменить на летнее тепло, отправлялись в крестовые походы на юг Испании, где весьма недурно проводили время в перерывах между редкими сражениями.[50]

Было бы большой ошибкой думать, что отношения между христианами и мусульманским населением Испании в то время были постоянно враждебными. Напротив, великое множество свидетельств доказывает нам, что два народа долгое время жили душа в душу. В течение X и XI веков мусульманская Испания была признанным центром западной культуры. Правящие дома Арагона и Кастилии породнились путем браков с династией Муриш.[51] Мусульманская мода и обычаи проникали во все сферы частной жизни. В Испанию со всех концов Европы стекались студенты и путешественники, жаждущие припасть к фонтану новой классической культуры Востока. Переводы Корана и великих философских творений арабских докторов появились во всех школах Европы. В годы правления короля Альфонсо Мудрого смешение двух культур достигло высшей точки, когда в Севилье открылся Латино-Арабский университет, в котором преподаватели-христиане и мусульмане на равных учили молодых людей медицине и другим наукам.