Волчара выходит на след - Кирилл Казанцев

– Андрей… – опять заладил свое, затянул волынку Славкин, как только за Семенычем захлопнулась дверь.

– Да помню я, помню, – хмыкнул Мостовой. – Только и ты пойми… Я же не могу старика вот так сразу, с ходу огорошить… Он же ждал все-таки… Готовился…

– Ну, как знаешь… не пацан… Соображать же должен, что больше ни минуты лишней здесь тебе задерживаться нельзя… Исчез и – с концами… У меня-то уж точно никто тебя искать не будет…

– Да кто там меня вообще-то ищет? Им же просто зацепиться не за что… Отпечатков нет… В лицо меня никто не видел… Говорю же – кроме записи с камер наблюдения, ничего у них больше нет. Ни единой зацепки… Ну, а там, я уверен, хрен что разглядишь… Размазня, наверно, полная…

– Сам же знаешь – лучше перебдеть…

– Ну, все… Все. Не бухти… Сказал же русским языком – утром уезжаем…

Буквально через месяц после Танюшиных похорон вернулись они с Семенычем в Ретиховку. Уступили первому же покупателю за бесценок безо всякого сожаления все свое нажитое добро за «колючкой». Совсем невмоготу стало и тому, и другому в дикой тоске слоняться по осиротевшему опустевшему дому.

Начальник заставы Серега Ковалев (может, сам, а может, и с чужого голоса) пустился было в уговоры:

– Зря вы все-таки, мужики… Столько своего труда сюда вложили… Не жалко, что ли, чужому дяде оставлять?

– А ты, Сережа, наши деньги не считай… И не менжуйся попусту, – через зубы выдавил Мостовой. – Ничего мы про ваши художества в тайге никому не расскажем… Мы же вашим особистам кучу всяческих бумажек подписали… Теперь уж, ясный пень, ни в жисть не разгласим… Тут уж будь спокоен… Да и в игры ваши поганые, как и обещали, больше не полезем… Воюйте дальше сами. У вас же это так прекрасно получается… А то, что вашему Малькову теперь за нами следить труднее будет…

– Да я же не о том…

– О том, о том, Серега. Кончай уже мне вкручивать… Так в этом, я думаю, – ничего страшного… Переживет как-нибудь… Поднатужится…

Как ни странно, но все для них на этом и закончилось. Больше никто и никаких препятствий им чинить не стал… Никаких тебе долгих и канительных судебных разбирательств. Никаких изводящих душу треволнений под грозны очи прокурора. Вся эта поганая история так и осталась для широкой общественности покрыта мраком тайны, будто ее и не было вовсе… А что самое удивительное – их даже в живых оставили. Не стали как баранов на куски резать… Видимо, кто-то там, на самом верху бандитской пирамиды, забыл про них напрочь…

Вернулись в село и снова поселились в стариковской хате. Новый ее хозяин слегка поупрямился, набивая цену, но уступил-таки ее обратно. Да ему-то она к тому времени и совсем не нужна стала – все равно собрался в город переезжать.

Больше уже никакого серьезного хозяйства с дедом не заводили. И с соседями почти не контачили. Копались себе потихоньку на маленьком огороде. Распахали всего пару соток поближе к дому. Изредка выбирались в тайгу на охоту. А иногда – и на заросшую чилимом[24]болотинку в пяти километрах от села потаскать гольянов да ротанов на удочку… Но все это как-то так – не для дела, а для того только, чтобы чем-то время убить, хоть немного да отвлечься от своих тяжелых размышлений. Ну, а чаще всего просто сидели рядом, долгими часами молча глотая сигаретный дым. Зимою – в хате у телевизора, летом – на завалинке. Теперь-то вроде как и говорить им толком стало не о чем. Что в доме, что на кладбище. О том, что внутри болит, – все равно нельзя. Зачем еще больше душу бередить? А больше ничего почти на ум и не приходит.

Первое время Семеныч нет-нет да и глянет пытливо на Мостового, пытаясь обнаружить за его внешним равнодушием опасную затаившуюся злость, которая просто ждет своего выхода. Но время шло, а ничего в Андрюхином облике по-прежнему не менялось. Такой же тихий и безропотный молчун. И глаза даже вроде совсем потухли. Глядят с его темного осунувшегося лица кротко и бессмысленно, будто мертвые шарики из мутного стекляруса. И старик со временем совсем успокоился. Перестал тревожиться. Перестал изводить себя пустопорожними подозрениями.

И напрасно… Обманул его Андрей. Обвел вокруг пальца… Никогда, ни единой минуты с того самого страшного дня, когда стояли они вдвоем со стариком у свежевырытой могилы, не утихала в его груди эта самая неутоленная неуемная злость. Все ворочалась и ворочалась внутри, как сом в надежной, прочной верше. Просто до поры до времени он ей воли не давал. Знал, что надо как следует усыпить пристальное внимание к себе со стороны Семеныча. Не хотелось ему больше рисковать жизнью доброго и отзывчивого на чужую беду старика. Не хотелось, чтобы этот ставший для него действительно родным и близким человек снова лез за ним в самое крутое пекло.

Но не только о Семеныче думал при этом Мостовой. Своим нарочитым, показным равнодушием он настойчиво и терпеливо добивался того, чтобы у приглядывающих за ним «спецов» – а в этом у него не возникало и тени сомнения, кого-то из местных стукачей к ним обязательно приставили – как следует глаз замылился. Чтобы они до конца поверили в то, что он спекся, выгорел до дна. Не боец уже. Не человек даже. Одна пустая никчемная оболочка. Ни на что уже не годен. Не способен ни на какие действия… Добивался и, естественно, преуспел…

– Ну, вот, – удовлетворенно выдохнул Семеныч, пристроив между тарелок глубокую глиняную плошку с политыми маслицем грибками, – теперь уж можно и по первой.

– Извини, Иван Семеныч, я – пас, – без паузы заявил Славкин, безо всякого почтения ощупав взглядом запотевшую с холодка литровую бутыль с ядреным первачом.

– И я тоже, – покосившись на друга, усмехнулся Мостовой.

– Да вы что, ребят? – недоуменно вопросил старик, переводя растерянный взгляд с одного на другого. – Навроде бы – сам Бог велел?.. – И тут же легко сразил обоих наповал, не в бровь, а в глаз шарахнул: – Да вы, никак, затеяли что?

– Да с чего ты взял, отец? – кашлянув в кулак, выпучился на Андрея Саня. – Я вот просто… давно – в завязке… Андрюха тоже решил – за компанию…

– Ну-ну, – хитро сощурился Семеныч. – А что?.. На доброе дело… так и я не буду. – Решительно отодвинул рюмку в сторону.

Хотел, видимо, еще что-то прибавить, но не успел.

– Ложись! – завопил Славкин, срывая его со стула. – Андрюха, на пол!

– Ты что?! – не двигаясь с места, обалдело уставился на него Мостовой.

– Да на пол, бля! Кому сказал?! – снова гаркнул Саня и сильным ударом выбил из-под него табурет.

«Й-ё-ё!.. – заваливаясь на бок, – матюгнулся Мостовой. – Опять началось?!»

– И что дальше? – откинувшись на спину и массируя ушибленный локоть, максимально безобидным тоном спросил Мостовой.

– А какой ты все-таки еще дурак, братиша, – укоризненно протянул Санек. – Ни черта ты еще не умеешь, вояка хренов… Ну, чё ты щеришься? Думаешь – опять поперло из меня? Да ничего подобного!.. Секут за нами в оптику. В кустах напротив бликнуло… Не сомневайся. Не ошибся я… Я эту хрень поганую от любой другой в два счета отличу… Да я ж ее шкурой чую. Давно научен… Иван Семеныч?