Центурионы Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI - Виталий Пенской

Однако государево пожалование вряд ли могло сильно порадовать страдавшего от ран Степана и не спасло его от смерти. Спустя пять недель после битвы он скончался от ран в Москве, приняв перед смертью схиму206.

Небольшое послесловие к рассказу о судьбе рязанского «центуриона». Сыновья Степана Григорий и Дмитрий позднее были казнены (как считал Р.Г. Скрынников) по делу боярина Федорова, но, что любопытно, сын Дмитрия Иван в октябре 1571 г. числился в свадебном разряде Ивана Грозного и Марфы Собакиной среди «царицыных детей боярских»207. Сын за отца не отвечает?

Обычно, когда речь заходит о России XVI в. и о личностях, что творили русскую историю в этом столетии, первой перед глазами предстает титаническая фигура первого русского царя Ивана Грозного, которая своим мрачным величием затмевает все остальные. Но как бы не был велик в своих деяниях, добрых или злых, Иван Васильевич, совершать их, править страной, творить историю единолично он не мог. И к нему вполне приложимо известное высказывание – «короля делает свита», и творил историю Иван Грозный, опираясь на тех, кто окружал его, кто выполнял его повеления, вел дипломатические переговоры, водил царские рати на врага, составлял законы – одним словом, занимался повседневной работой. Но и в этом случае, когда речь заходит о царском окружении, обычно имеют в виду фигуры первой величины, блиставшие на русском политическом небосклоне в эпоху Ивана Грозного, – А.Ф. Адашева, митрополитов Макария и Филиппа, князей И.Ф. Мстиславского и М.И. Воротынского, опричника А.Д. Басманова, бывшего товарища Ивана, а потом его непримиримого врага князя А.М. Курбского и других им подобных политиков, военных, церковных иерархов. Но были и фигуры второго плана, которые тем не менее отнюдь не были просто статистами. К их числу можно отнести и сына боярского Матвея Иванова сына Дьяка Ржевского, о жизненном пути которого и пойдет речь в этой статье.

Почему мы решили обратиться именно к этой, казалось бы, малозаметной исторической личности? Прежде всего потому, что его можно назвать классическим военным и политиком (а при Иване Грозном всякий служилый человек по воле государя мог исполнять как роль воеводы, так и роль дипломата) как раз второго плана. Служба его на фоне служб родовитых аристократов и больших дьяков как будто и не видна, но от того не менее опасна и важна. Ведь именно Матвею Ржевскому довелось сыграть одну из заглавных ролей в предпринятом Иваном IV во второй половине 50-х гг. наступлении на Крым. Участие в этом масштабном мероприятии стало звездным часом карьеры Ржевского.

Есть еще одна причина, по которой мы обратились к личности Матвея Ржевского. Хотя ему и довелось принять участие в целом ряде важных событий той эпохи, однако о нем нет ни одной работы. Единственная публикация о воеводе, в которой была предпринята попытка реконструировать в общих чертах его биографию, датируется началом минувшего столетия. Речь идет о статье в «Русском биографическом словаре»208. Кроме нее, имя Ржевского как одного из многих русских военачальников той эпохи неоднократно встречается в работах, так или иначе касающихся русско-крымских отношений в 50-х гг. XVI в., а также в описаниях войн и походов времен Ивана Грозного и в ряде других работ209. Между тем сведений о воеводе (о его служебной карьере прежде всего) в источниках сохранилось достаточно много210, что позволяет реконструировать не только его жизненный путь и даже сделать определенные выводы о личности Матвея Ржевского, рассказать, каким он был человеком.

Для начала несколько слов о происхождении нашего героя, поскольку, как уже было отмечено прежде, в московской Руси человек был ценен не столько сам по себе, сколько тем, к какому роду он принадлежал, какая кровь текла в его жилах, каким было его «дородство». И здесь необходимо отметить, что статус рода Ржевских, его положение среди других московских знатных семейств выглядел довольно двусмысленно. С одной стороны, фамилия, к которой принадлежал воевода, была древней и как будто не последней. Свой род Ржевские вели от смоленских князей, принадлежа, таким образом, к сильно размножившейся со времени образования Древнерусского государства княжеской династии Рюриковичей211. Поэтому, кстати, мнение С.М. Соловьева, полагавшего, что «Иоанн, с малолетства озлобленный на вельмож, доверял более дьякам, как людям новым, без старинных преданий и притязаний; при нем дьяки заведовали не только письменными и правительственными делами, но являются даже воеводами, как, например, Выродков и Ржевский»212, неверно (на что обратил внимание еще автор биографии Ржевского в «Русском биографическом словаре»). Предки Матвея Ржевского служили московским князьям и их вассалам с XIV в. Так, Иван Ржевский был воеводой Дмитрия Донского, а некий Родион Ржевский упоминается среди воинов Дмитрия Ивановича в «Сказании о Мамаевом побоище»213. Несколько позднее Семен Ржевский, начальный человек можайского князя Ивана Андреевича, был взят в плен литовцами после несчастливой для русских битвы при Суходрови в 1445 г.214 Так что семейство Ржевских отнюдь не было «новым», но «нарочитым» и «родословным»215.

С другой стороны, Ржевские очень рано, еще в конце XIV в. утратили княжеский титул. Более того, они, как отмечал А.А. Зимин, связали свою судьбу с Волоцким уделом и, сильно размножившись, «влились в общую массу дворовых детей боярских»216. И все было бы ничего, если бы не одно но. После долгой службы в уделе, войдя с ликвидацией его в число государевых служилых людей, подняться «наверх» бывшим слугам удельных князей было очень и очень сложно, и семейство Ржевских не стало исключением из этого неписаного правила.

К середине XVI в. многочисленные представители рода Ржевских, исправно служивших московским государям и их родственникам, владели вотчинами и поместьями, если судить по записям в «Дворовой тетради» и актовым материалам, главным образом в окрестностях Волока, Вязьмы, Дорогобужа, Белой, Рузы и Ярославца217. Матвей Иванов сын Дьяк Ржевский был записан в «Дворовую тетрадь» как сын боярский можайской служилой корпорации218. Этот документ был составлен, как полагают многие исследователи, в самом начале 50-х гг. XVI в.219 К этому же времени относится и первое упоминание о первой службе Матвея Ржевского. Речь идет о знаменитой летописной записи о начале стрелецкого войска: «Того же лета (7058, то есть 1549/50 гг. – В. П.) учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии выборных стрелцов и с пищалей 3000 человек, а велел им жити в Воробьевой слободе, а головы у них учинил детей боярских… в другой статьи Дьяк Ржевской, а у него пищалников 500 человек, а у всяких у ста человек сын боярской…»220

Две эти записи позволяют сделать некоторые предварительные выводы. Увы, не сохранилось никаких свидетельств о времени и месте рождения Матвея Ржевского. Однако тот факт, что в конце 40-х – начале 50-х гг. он уже числится на государевой службе и под его начало отдана одна из шести первых стрелецких «статей», говорит нам о том, что к тому времени ему было никак не меньше 20 лет, то есть он родился самое позднее в конце 20-х – начале 30-х гг. XVI в. (а скорее всего, раньше). Но и это еще не все. В летописи отмечено, что стрельцы, созданные по повелению Ивана IV, были «выборными». В.И. Даль, раскрывая содержание этого термина, писал в своем «Толковом словаре живого великорусского языка»: «Выборный, отборный, самый лучший, выбранный; избранный…»221 И многие исследователи, касавшиеся так или иначе проблемы создания стрелецкого войска, подчеркивали присущий ему на первых порах особый, элитарный, «гвардейский» характер222. И тот факт, что начало над одной из новосформированных стрелецких статей было поручено М.И. Ржевскому, свидетельствует о том доверии, которое молодой царь испытывал к молодому же и, надо полагать, успевшему отличиться в казанских походах (что вероятнее всего) или в «малой войне» с татарами на «крымской украйне» сыну боярскому (что менее вероятно, ибо в этом случае шансов попасть на глаза царю и выделиться из множества других детей боярских и дворян у Матвея было не в пример меньше). Заметим и еще одно достоинство Матвея Ржевского, выделявшее его из общей массы служилых людей. Судя по его прозвищу, Дьяк, он был человеком не просто грамотным (а о его грамотности наглядно свидетельствуют собственноручные «рукоприкладства» к поручным записям и данным грамотам), но еще и «книжным». Во всяком случае, его брат Юрий такого прозвища не удостоился.