Корректировщик. Где мы – там победа! - Георгий Крол

С другой стороны, возможно, они опасаются, что мы засядем между подбитыми танками и будем ждать их там. Вот и проходятся, на всякий случай. Ну, нам же лучше. Боекомплект, он и у Вермахта не резиновый. Больше потратят на предполье – меньше достанется нам. Так что пусть себе стреляют. Народ к обстрелу привычный, кто-то курит, кто-то вон затвор продувает от посыпавшейся земли. Лица у ребят обыденные настолько, что я даже начинаю удивляться. Ведь большая часть, насколько я понял, до десанта в боях не участвовала. А ведут себя, как опытные ветераны.

На самом деле я сам себе зубы заговариваю. Все-таки сидеть в танке и в траншее – две разные вещи. Очень разные. В танке не ощущаешь, как от близких разрывов вздрагивает земля. Не чувствуешь запаха сгоревшего тротила. Земля за шиворот не сыплется и каждую секунду не возникает желание втянуть голову в плечи. Вот, казалось бы, учили нас в училище, учили, готовили, готовили, и толку? Я ведь держусь только за счет того, что опозориться перед подчиненными боюсь больше, чем взрывов над головой.

По траншее пронеслось: «К бою!» – и бойцы начали занимать свои места. Я приподнял голову над бруствером, но это так, больше чтобы осмотреться. Из «MP-40» больше чем на сто метров стрелять – только патроны тратить. Мои подчиненные тоже пока только смотрят. У одного «ППС», у второго такой же трофейный «Шмайсер», как у меня. На самом деле «MP-40» к «Шмайсеру» отношения не имеет никакого, но вот почему-то в войсках его прозвали именно так.

Зато морпехи по большей части с самозарядными карабинами Симонова. «СКС-40» называются. Я из такого стрелял, вещь неплохая. Для тех, кто не привык к автомату Симонова. Эх, мне бы сейчас «АСС». И ведь они в войсках уже есть, только мало. Не успели производство развернуть к 1941-му. Я помню, нам рассказывали на вводных лекциях по огневой подготовке. Был выбор: «СКС-40» или «АС-40». Производство легче осваивало карабин, кроме того у первых вариантов автомата было слишком много «детских болезней». Так что «СКС» пошел в серию во второй половине 1940-го, а автомат только перед самой войной.

М-да, из траншеи десяток танков выглядит куда более грозно, чем из другого танка. Гул моторов, лязг гусениц, выстрелы орудий, все вместе наводит жуть. Так, стоп, а ну тихо там, внутри! Нечего дрожать. Меня всему учили, я вообще-то без нескольких месяцев офицер и дорогу эту выбрал сам. Так чего труситься? Словно в ответ на мою попытку мысленно дать себе в ухо сзади ударил выстрел, и ближний к нам танк взорвался. По траншее прокатилась волна радости, кто-то даже свистнул, а один из моих бойцов показал мне большой палец.

И началось. Сначала вступили в бой гранатометы. К ним подключились пулеметчики, и наконец со всех сторон захлопали выстрелы. Слева от меня краснофлотец в сдвинутой на затылок бескозырке деловито отстрелял десять патронов, достал обойму, в секунды заполнил магазин и снова прильнул щекой к прикладу. Мне аж завидно стало. До фрицев еще метров триста, и дальше они, вот зуб даю, не продвинутся. Потому что два танка уже горят, а один вертится на месте. Похоже, ему не только гусеницу сорвало, но и водителя неплохо приложило, во всяком случае, он не останавливается.

Ну, точно, попятились. Вдогонку полетело еще несколько очередей из станковых пулеметов и автоматических гранатометов.

– Пр-е-кратить огонь!

Вот и все, стоило так переживать. По траншее побежали санитары. О, тут даже девушка есть. Как, интересно, ее, такую маленькую, взяли в десант? Ответ я получил быстро. Девушка подбежала к бойцу, баюкающему раненую руку. Вколола обезболивающее, вмомент сделала перевязку и помчалась дальше. Во дает! Через пять минут она показалась снова, таща на себе краснофлотца с раздробленной ногой. Значит, это нам повезло во время обстрела, а кому-то здорово досталось. Парень был без сознания и мешком висел на сестричке.

В воздухе засвистело, и я бросился вперед. Рвануло близко, девушка оступилась, но я успел их вовремя поддержать.

– Спасибо.

– Всегда к вашим услугам.

Медсестричка бросила косой взгляд, но, не усмотрев на моей физиономии ничего предосудительного, слегка улыбнулась, кивнула, поудобнее перехватила раненого и понесла его дальше.

– Ничего?

Я оглянулся. Спрашивал один из моих разведчиков. Черт, так и не узнал, кого и как зовут в отделении, кроме Русакова и второго, который Петро.

– Тут не в нравится дело. Совсем же еще девчонка, а туда же, на войну. И как она его тащит, он же вдвое ее тяжелее.

– Точно. А помогать даже не пробуй, не позволит. Плечом дернет и поволочет дальше сама.

– Как же ее в десант взяли?

– Не хотели. Всех медсестер стали заменять парнями-санитарами, а она уперлась. Я, говорит, присягу принимала, как и все, не имеете права меня не оставлять. Начальник медсанбата попытался на своем настоять, а она ему: «Я мастер спорта по плаванию. Не возьмете – вплавь за вами пойду». Короче, убедила.

– А зовут ее как?

– Между собой называем Анка, но не дай бог она услышит, заругается. А так – Анна.

– Понятно, буду знать. И если разговор зашел об именах, назовите свои, а то так и не познакомились.

– Кравец Сергей Федотович. С Одессы. Призвали после десятого класса, а тут война.

– Иванов Григорий Иванович. Из Твери. Доброволец. Учился в ФЗУ на слесаря.

– А я – Яковлев Сергей Юрьевич. Харьковчанин. Позывной – Юл.

Удивились. Собственно, для того и сказал про позывной. На вопрос, чем занимался до войны, ответ я пока не придумал. Тут разговор прервался, снова полезли немцы. Эта атака была намного короче предыдущей: едва немцы появились в прямой видимости, их накрыл залп орудий линкора. На этом, собственно, все и закончилось. Но ненадолго. Спустя полчаса нас начала долбить артиллерия. И долбила сорок минут. Потом показались бомбардировщики. Их опять было около полусотни, и на этот раз «мессеров» было немногим меньше. Так что нескольким немецким самолетам удалось прорваться к нашим позициям.

Кругом гремело. Заунывно выли заходящие на нас «Юнкерсы», теперь-то я их узнал. Вздрагивала земля, кто-то кричал. Мимо, пригибаясь, пробежала Анна-Анка. Несколько бомб упало где-то рядом, а потом я ее услышал. Нашу бомбу. Как? Понятия не имею. Только и успел заорать: «Ложись!» – и свалить на дно траншеи медсестру вместе с ее ношей. Потом жахнуло так, что я оглох. Сверху посыпалась земля, полетели камни, еще какой-то мусор.

Я пришел в себя, потому что подо мной кто-то что-то сказал. Странно, голос женский. Подождите, я, что, на медсестре лежу? Попытался подняться и не смог. Нет, не может быть! Я пошевелил руками, потом ногами. Вроде все на месте. Но на спину давит жуткая тяжесть. А Анна еще не паникует, но уже дергается. Поднатужился и вроде как сумел приподняться. Сверху зашумело, потом вес, который придавливал меня к земле, начал уменьшаться, и наконец кто-то рванул меня за ворот.

Я дышал, и дышал, и дышал. Только сейчас до меня дошло, что я еще и задыхался. Рядом кашляла Анна, по ее щекам катились слезы. Парень, которого она тащила на себе, лежал возле наших ног. Мертвый. Бинты на его груди пропитались кровью, лицо было синее. А над нашими головами шел бой. Я вытащил из-под погибшего краснофлотца свой автомат и встал. Голова гудела, перед глазами все плыло. С трудом сфокусировал зрение и понял, что немцы уже отходят. Сколько же времени мы провели под завалом? И чем вообще нас привалило?