След предателя - Евгений Сухов

По левому флангу находились бывшие немецкие позиции. Повсюду щедрой россыпью валялись пулеметные и автоматные гильзы. Бой был нешуточный — стоил жизни целому взводу бойцов.

Такую картину старшина Щербак наблюдал повсеместно начиная с сорок первого года, вот только рельеф бывал другим и трупов на нейтральной полосе лежало поболее.

Оторвавшись от стереотрубы, Богдан произнес:

— Большую работу провел. Молодец, хвалю.

Лейтенант-сапер едва кивнул: мое дело разминировать, а твое — в разведку идти. Но по его довольному лицу было заметно, что одобрение ему по душе.

— Будьте все-таки повнимательнее, немцы тоже не дураки. Сутки уже прошли, могли снова мин наставить.

— Как-нибудь прорвемся, — пообещал старшина и, открыв бронированную дверь, вышел в окоп.

Вернувшись в землянку, старшина Щербак достал бумагу, карандаш и начал писать:

«Здравствуй, моя милая Настя!

Особенно писать нечего. Потихонечку воюем, немцы драпают от нас со всех ног. Так что мы едва за ними поспеваем. А когда догоняем, поддаем им по первое число! А в остальном все обыкновенно. Сидим в землянке и слышим, как где-то вдалеке стреляют орудийные расчеты. В целом, конечно же, скукотища, даже не знаю, куда себя деть. Был бы дома, так непременно сходил бы на луг, покосил бы. А то руки тоскуют по настоящей работе. Хотя, конечно же, мы сюда не танцевать пришли, а немцев бить. Вот жалко, что тете Клаве не успел печку сложить. Но ты ей обязательно скажи, как только воткну осиновый кол в гроб фашисткой гадине, так сразу же возвращаюсь обратно и обязательно сделаю ей печь. Такой в нашей деревне ни у кого не будет! От одного полена жара хватит на целую ночь. Ага, кажись, зовут на ужин, а вроде бы недавно только обедали. Вот так и живем, не успевает закончиться один прием пищи, а мы уже на другой торопимся. Так не замечу, как и война закончится.

Обнимаю тебя крепко, твой Богдан».

Сложив письмо треугольником, надписал адрес.

Обычно письма Щербак писал перед выходом в разведку, что-то накатывало, хотелось поделиться наболевшим. А там кто знает… Может так случиться, что и не вернешься. Пусть улыбнется Настюха разок, вспомнит своего бесталанного, сейчас в тылу тоже несладко, все на бабьих плечах держится.

Заканчивая письмо, Богдан всякий раз думал о том, что очень бы не хотелось, чтобы оно стало последним. А если что… Так пусть письмо останется памятью о нем.

Одевшись в маскхалат, сшитый из тонкой темно-зеленой пятнистой материи с разводами, и натянув на голову капюшон, старшина вышел из землянки.

Строев с Калмыковым дожидались его на позиции. Сосредоточенные, серьезные. Ни шуток, ни пустых слов. Каждый из них понимал, что может не вернуться, так что зубоскалить перед выходом в немецкий тыл — примета скверная. Но и повода, чтобы раскисать, тоже не было, смерть — дело привычное. Если не сегодня, то завтра она может забрать любого из них, а потому к ней привыкаешь и внутренне подготавливаешься.

До рассвета еще часа четыре, вполне достаточно, чтобы под покровом ночи преодолеть нейтральную полосу, а там как судьба рассудит…

Все трое терпеливо стояли в окопе у бруствера и дожидались сигнала: сначала должна взмыть в небо красная ракета, за ней ударят пушки артиллерийского дивизиона, отвлекая на себя внимание противника. На некоторое время, позабыв о нейтральной полосе, попрячутся в окопы даже наблюдатели на переднем крае, а затем в ответ заголосят немецкие пушки.

Сначала нужно быстро проползти первые пятнадцать метров, а далее, спрятавшись в воронку, переждать, осмотреться и двигаться дальше.

Осветительная ракета. Залп. Выждав несколько секунд, старшина Щербак коротко скомандовал:

— За мной! — и, проворно перекатившись через бруствер, пополз в зияющую бездонную черноту. Огибая препятствия, за ним устремился Строев; с рацией на спине пополз Калмыков.

Снова где-то впереди, взмывая вверх, зашипела осветительная ракета, через мгновение она полыхнет, ударив ярким светом по глазам. Нейтральная территория. Ты здесь как на ладони.

Старшина Щербак быстро сполз в ближайшую воронку, полную грунтовой воды. По телу пробежал неприятный холод. За ним в яму плюхнулись Строев и младший сержант Калмыков.

В тот же миг над нейтральной территорией ярким белым светом вспыхнула ракета. На какое-то время, удерживаемая парашютом, она зависла в воздухе, заставляя все живое искать укрытие, потом медленно стала опускаться на землю, постепенно угасая.

Старшина увидел, что стоит по колено в воде, поверхность которой покрылась болотистой зеленой ряской. Рядом, вжавшись в темно-коричневый глинистый склон воронки, замерли разведчики.

Раздались автоматные очереди, пытавшиеся сбить осветительные ракеты. Брызнув искрами, одна из них погасла и погрузила позиции в темноту, показавшуюся еще более непроглядной. Скоро должна вспыхнуть следующая.

Не теряя драгоценных секунд, Щербак скомандовал:

— Вперед!

Подавая пример, он пополз по направлению проволочного заграждения. Добравшись до первого ряда, аккуратно приподнял проволоку, увешанную консервными банками, металлическими лентами и прочим гремящим хламом, и протолкнулся в лаз. Следом, так же аккуратно, прошмыгнул Строев. Сняв рацию, Калмыков сначала протиснул в дыру ее, а потом пролез сам.

Преодолев еще метров двадцать, старшина остановился, поджидая отставших разведчиков. Немного в стороне по правому флангу находился окоп боевого охранения немцев, с которого те наблюдали за нашими позициями. До них было недалеко, метров тридцать, и это был самый ответственный участок.

С правого фланга, отвлекая внимание, вот-вот должен заработать крупнокалиберный пулемет. Вжавшись в землю, старшина Щербак терпеливо ждал, когда это случится, и пулеметчик не подкачал. Тяжело и часто сначала затарахтел станковый пулемет, разбивая в щепы бруствер передних окопов. Затем раздались минометные разрывы, осыпая мелкими осколками немецкие позиции. Небо прорезали трассирующие пули. Но все это было немного в стороне, отвлекая внимание противника от ускользающих к лесу разведчиков.

Точно так же, под минные разрывы, преодолевая вторую линию обороны, разведчики миновали разбитую самоходку с разбросанными по земле траками и скатились в глубокий овраг, дохнувший на них прелой болотиной.

Понемногу рассвело. Со дна оврага разрывы артиллерийских снарядов казались далекими и не такими страшными. Впереди темной полоской с заросшими берегами показалась река, над которой легким белесым облачком поднимался туман. За рекой стоял густой влажный лес. Это уже глубокий немецкий тыл, где расположились подразделения обеспечения, полевые госпитали, склады. Там следует быть особенно внимательными.

Отчего-то возникла уверенность, что ничего не случится. Так бывает: колотят пушки, разрываются мины, строчат беспрерывно пулеметы — даже головы не дают поднять, — а в сознании вдруг возникает уверенность, что на этот раз ты останешься жив. Такое чувство придает уверенности, позволяет действовать правильно, что в конечном итоге и уберегает от беды.