Рось квадратная, изначальная - Борис Завгородний

– Ну схожу узнаю насчёт кипяточку. Приготовь пока бокалы, я скоро.

Несмотря на мандраж, охвативший слава от очередного нежданного приключения, принятую роль он постарался сыграть добросовестно. Двинувшись по проходу в сторону каморы смотрителя, он шагал неторопливо, с деланно скучающим видом, не особо глазея по сторонам, но в то же время стараясь увидеть как можно больше. Так и прошёл мимо веселящейся компании с Ухмылом во главе, кого-то задев, кого-то потеснив и бросив в ответ на недовольные взгляды пару раз «извини, браток» – и небрежно, и одновременно достаточно учтиво. Добравшись до служебной каморы, слав постучал в дверцу. Немного постоял, дожидаясь ответа, но по ту сторону было тихо. После попытки открыть выяснилось, что дверца заперта. Пожав плечами, он с прежним равнодушным видом толкнул другую дверцу, торцевую, намереваясь проследовать в следующий вагон, но здесь его поджидал неприятный сюрприз. По просторному помещению тамбура гулял буйный ветер, а возле распахнутой против всяких правил боковой дверцы вагона, на наружном крылечке, прямо над стремительно летевшим под колёса рельсом, стоял, ухватившись за боковые поручни, второй бандюк из Рыжих. Стоял и старательно делал вид, что вышел подышать свежим воздухом, а буйный ветер, вдрызг растрепавший ему усы и шевелюру, для него вроде лечебных процедур.

Благуша вздрогнул и моментально взопрел, лихорадочно пытаясь сообразить, кого увидел на этот раз. И быстро опустил взгляд, когда мужик, нехотя обернувшись, вскользь глянул в его сторону. На стрёме стоит, сообразил Благуша и, засуетившись чуть больше, чем следовало, толкнул следующую дверцу с вполне понятным желанием скрыться от глаз бандюка как можно быстрее – от греха подальше.

Пронесло. Бандюк, а кажется, это был Буян («пся крев», рост средний, телосложение среднее, обладает бешеным нравом), ничего не заподозрил.

Оказавшись в вагоне, Благуша обнаружил, что здесь камора смотрителя распахнута настежь и из неё слышится шум нескольких голосов. Слав осторожно заглянул. Среди стоявшего коромыслом махорочного дыма, рассевшись вокруг пристеночного столика, четверо увлечённо резались в картинки. На самом столике громоздилась изрядная куча бабок, в коей намётанный глаз торгаша определил ни много ни мало сумму аж в два бочонка – отчего слав изумлённо раскрыл рот. Причём двое из игравших оказались в форме смотрителей (в одном он узнал манга, что впускал его в людской вагон вчера, второй же оказался чернокожим, приземистым и блондинистым егром), а двое других, в серых армяках, – бандюками. Благуша прямо обомлел. Один из представших перед глазами явно был ватаманом Рыжих – Хитруном («кровь из носу», огромный рост, жуткая сила, владеет всеми видами холодного оружия) – и вправду исключительно здоровенный мосластый дядька, с усищами, как на вантедном рисунке, шире широченных плеч. Своей необъятной тушей ватаман занимал места гораздо больше, чем остальные трое. Второй же бандюк, по всей видимости, был Жила («усохни корень», худощавый, виртуозно управляется с арканом). А может, и Пивень («плисовые штанцы», худой, жилистый, голос необычайно басистый). Приметы обоих бандюков подходили к гибкому худому типу, резавшемуся в картинки в паре с ватаманом, постреливая на смотрителей ехидными чёрными глазками.

Худой его первым и заметил. Задержав в руке картинку, уже готовую было упасть на кучу «битых», бандюк окинул его недовольным взглядом и неприветливо спросил:

– Чего тебе, усохни корень?

«Жила!» – мгновенно определил Благуша, потея от испуга как хрюндель на зерцалопеке.

Тут и остальные повернули к нему лица. Смотрители нахмурились (как же, прервал игру, как всегда, на самом интересном месте), ватаман же глянул пристально, изучающе, шевельнув гигантскими усищами, как невиданно огромный таракан.

– Да вот, кипяточку хотел, – не совладав с собой, проблеял Благуша дрожащим голосом, уже сообразив, что смотрители с бандюками крепко забратались, раз двигают без страха такими ставками.

– Позже, песок в колёса, – ответил смотритель-манг, явно его узнав. – Любишь ты коняг гнать, слав, всё куда-то торопишься. Водица в котле ещё не закипела, обожди с полчасика.

– Нет проблем. – Благуша с готовностью кивнул головой и отступил, желая немедленно сгинуть с этого места, пока ватаман не провертел своими злыми глазками в нём дырку. – Зайду позже, оторви и выбрось!

И обмирая сердцем, двинулся прочь.

– Эй, куда ты? – донёсся голос смотрителя. – Тебе же в другую сторону, песок в колёса!

– Да я это… приятель тут у меня должен ехать, пойду проведаю. А после и за чайком, на обратном пути…

– А-а…

Фу-ух, выкрутился!

«Молодец, слав», – похвалил себя Благуша, нервно стискивая зубы и ускоряя шаг. А то открутили бы башку, как пить дать, особенно этот, ватаман, оторви и выбрось… Как усищами-то шевелил своими рыжими да глазом чёрным зыркал, словно тараканище перед завтраком… А смотрители ну мерзавцы. В картинки ведь как со своими старыми приятелями режутся… Да ежели он из-за бандюков своих бабок лишится, без которых добраться домой попросту невозможно, тем более добраться вовремя, то можно сразу головой под Махину. Без Милки ему и жизнь не мила. Впрочем, грабить всё едино всех будут.

Как ни странно, эта мысль Благушу почему-то немного успокоила.

Всё, смотрителей можно в расчёт не брать, они с бандюками заодно. Одна надежда – на махиниста, в честность коего Благуша верил слепо и свято, а почему – и сам толком сказать бы не смог. Может, просто уважал человека, разговаривающего с этаким чудом, как Махина, на «ты»?

Отгоняя неприятные мысли и не забывая внимательно посматривать по сторонам (где же пятый бандюк, Пивень? – грызло беспокойство), Благуша быстро прошёл в конец вагона, снова миновал тамбур, уже без приключений, а затем вступил в последний вагон перед Махиной – каморный, предназначенный для самых богатеньких.

Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Апофегмы

Не бывает так плохо, чтобы не могло быть ещё хуже.

Апофегмы

– Цып-цып-цып… Иди сюда, хороший, зёрна дам… А, паскуда! Поймаю, ноги твои голенастые повыдёргиваю!

Выжига в сердцах плюнул в строфокамила. Естественно, не попал. Хитрая бестия отбежала ещё дальше. Подвернулся бы какой камень под руку – запустил бы, честное слово. Да где тут камням быть, степь кругом гольная да перекатная, не считая этой рощицы приозёрной…

Он пытался поймать строфокамила уже битый час или около того – наручная клепсидра при падении разбилась вдребезги, и проклятая ящерица попросту сбежала в озеро, ещё бы, там ей куда вольготнее будет, чем в стеклянной тюрьме. Уж и утренний туман успел сойти-растаять, и Небесное Зерцало засветило ясно, по-дневному, согрев озябшее за ночь тело, а бегунок всё не давался ему в руки. Выжига уже устал ругаться, от злости все свои усы поиздергал. И строфа, и строфника по сто раз проклял… А как заливал, перхун старый! Что камил приучен не убегать от наездника ни при каких обстоятельствах, что всегда будет рядом, и ежели он, Выжига, захочет размяться в пути, то может слезть с него без опаски… Оно и видно, пёсий хвост, что не убегает. Конечно, не убегает. Просто кругами бегает. Издевается, куриц недоклеванный. Видок его, Выжиги, что ли, не нравится? Понятно, при таком падении весь потрёпанный и взъерошенный, в нескольких местах одежда клочьями висит, ну и что с того?